— Это устроено не так, — отвечает Рой.
Ларри оборачивается к Хаффману:
— А вы, Дуви? Почему бы вам не навести глянец на отсталые позиции раввина? Чтоб стали приемлемыми.
— Эти позиции не отсталые, — говорит Дуви.
— Отлично. — Ларри обращается к сестре, словно те двое уже ушли. — Почему бы не поручить это Ави? «Второй сын» — всегда называл его папа. Он и так молится, наверно, раз пятьдесят на дню.
— Ави — мой муж. Не кровный родственник!
— Тогда твоему мальчику.
— Хочешь услышать ругань, зазнайка? — говорит сестра. — Хочешь услышать грязную ругань, ах ты, брат говенный? Хочешь, чтобы ребенок соблюдал траур вместо тебя? Он даже не на очереди. Нет, Ларри. Никто, кроме тебя.
— Ну тогда, мне сдается, наш отец попадет в Ад.
Этими словами Ларри попадает в больное место, хотя вроде бы в него не метил. Дина, потеряв самообладание, начинает причитать. А уняв рыдания, говорит:
— Да, братик, когда ты хочешь нагадить, жестокости тебе не занимать.
— Ой ли? Пустяки по сравнению с твоими словами, что отец умер в страхе… из-за меня.
— Тогда докажи, что его страхи были напрасны, — говорит Дина, — и сделай то, что обязан!
— Сделаю. Клянусь сделать, — говорит он. — Но сделаю на свой манер!
В этот самый момент его сестра смотрит на равнина, который каким-то образом, чуть ли не путем левитации, оторвался от дивана. Сестра, надеясь на спасение, оборачивается к этому человеку и к общественному институту, который тот здесь представляет.
Ларри поддерживает ее: наконец-то они оба на одной стороне.
— Да. Уладьте это, ребе! — говорит он. — Посмотрим, какие способы у вас есть.
Рав Рой делает глубокий вдох, напыживая грудь, словно голубь. Внезапно он кажется совсем другим — готовым все разрулить. Когда он глубокомысленно тянет себя за бороду, Ларри впервые кажется, что перед ним настоящий раввин.
— Со стороны вашего отца, — приступает Рой, — никого из братьев не осталось в живых?
— Никого, — говорит сестра Ларри. — Ни одного мужчины ни в одной ветви — только этот, единственный, ни на что не годный сын. Единственный мужчина. Вот только мужчина ли?
Раввин еще несколько раз тянет себя за бороду, словно бы укрощая ее.
— Вы могли бы, — говорит раввин, — вы могли быть йоцей[16] кого-нибудь другого в таких чрезвычайных обстоятельствах. Вы могли бы назначить кого-то наподобие шалиах мицва[17] — это вроде эмиссара. Законного представителя, который будет читать молитву вместо вас.
— Представителя? — говорит Дина. — Хотя этот — вот же он — жив-здоров?
— Лишь бы кадиш читали; все остальное не имеет значения. Вначале мы пробуем наилучший вариант. А потом ищем иное решение.