— У него были сердечные приступы.
— Не один?
— Все думали, что летом он будет чувствовать себя нормально. А потом у него случилась эмболия легких.
Мальчик говорит это как взрослый — такой интонации Шули от него никогда не слышал.
Чтобы этот ребенок даже знал медицинский термин… Шанда![42]
Шули смотрит на часы на дальней стене. Они — словно брелок на ожерелье из портретов, протянувшемся по стенам класса. Великие раввины, вставленные в рамы и размещенные на стенах, чтобы вдохновлять молодое поколение.
Шули наблюдает, как длинная стрелка перемахивает последний короткий отрезок пути. И тут звенит звонок, приглашая остальных ребят в класс и оповещая, что первый раунд их с Гавриэлем матча окончен.
— Мы можем поговорить еще раз? — спрашивает рав Шули. — Есть кое-что важное, и я хочу это с тобой обсудить.
— А что?
Шули считает, что в этот момент смех уместен, и смеется.
Прямота этого ребенка — бальзам на сердце.
— Давай начистоту, — еще раз говорит Шули. — Я хочу объяснить, что, хотя ты и твои друзья — вы все юные, а я старый… или вы все голенастые и проворные, а я постепенно толстею и все больше торможу, и уши у меня зарастают волосами… Хочу, чтоб ты знал: возможно, тебе кажется, что в этом классе я меньше всех на тебя похож, но кое в чем мы с тобой одинаковые.
— Потому что у нас нет отцов?
— Потому что у нас нет отцов. Да.
— Значит, об этом будем говорить?
— Нет. Это еще не всё.
— А с виду всё.
— И все-таки не всё, — говорит рав Шули.
Гавриэль встает, со скрежетом тащит стул к своей парте. Рав Шули, сам себе удивляясь, хватает мальчика за руку.
— Извини, — говорит рав Шули, выпустив руку. — Я… Я тут подумал… что скажешь? Что, если завтра я устрою двойную перемену?
Мотнув головой (на сей раз по собственной воле), Шули воздевает руку, отклоняя свое же первоначальное предложение.
— Нет, нет. Что, если тройную? Если я устрою дополнительную перемену, чтобы возместить ту, которую ты сегодня пропустил, и обычную завтрашнюю, и плюс еще третью, чтобы не украсть ни минуты твоего досуга, когда мы будем разговаривать. Как по-твоему, это будет справедливо?
— Наверно, — говорит мальчик, поняв все с полуслова. — Хорошо.
И тут в дверь вваливаются остальные.
VIII
В этот день Шули проводит уроки через силу — не может сосредоточиться. Вечером, при детях, не упоминает о произошедшем. Укладывая их спать, держится как обычно, вот только просит, чтобы дети еще разок поцеловали и обняли его. Да и какой отец не попросит об этом, когда к нему привязалась мысль, что он может умереть безвременно?
Шули лежит на кровати, держа перед собой книгу, дожидаясь Мири. Она выходит из ванной в длинной ночной рубашке. Шули кажется, что, приближаясь, она плывет по воздуху.