К любой электронике запрещено прикасаться, и Шули чувствует, что в нем зашевелились самые разнузданные страсти Ларри. За субботним обедом ему никак не удается сосредоточиться, он перевирает кидуш. Держит высоко над столом наполненный бокал, и дети хихикают, когда Шули расплескивает вино через край.
Его так сильно подмывает тайком прокрасться в школу и засесть за этот мукце[73] компьютер, что Шули даже просит Мири удержать его. За все годы после возвращения к религии он как никогда близок к нарушению субботы. После бенчинга[74] Мири уводит его из дома и усаживает на заднем крыльце, выходящем в их заросший дворик. Берет его руку в свои, кладет к себе на колени.
— Готово, — говорит она, — я тебя держу.
Он рассказывает ей обо всем, что натворил, вводит в курс дела: в школе он потерял самообладание, вышел за рамки дозволенного. Все это Мири выслушивает невозмутимо, пока речь не доходит до фотографии, которую они с Гавриэлем приложили к письму.
— Ты и вправду использовал фото отца — да будет благословенна его память — этого несчастного мальчика?
Шули отвечает утвердительно. Мири цепенеет от ужаса, и в этот момент из дома выбегают дети. Повисают на спинах родителей, обнимают за шею: Нава — отца, Хаим — мать.
— Идите спать, — велит Мири, прогоняя их.
— Мы уже слишком большие, — возражает Нава.
— Сначала слишком, а потом — не слишком, — говорит им Мири. — Круг замыкается, и тогда с утра до ночи мечтаешь, как хорошо было бы снова спать днем.
— А еще снова носишь памперсы, — говорит Хаим, — и зубов снова нет.
Их с сестрой это смешит до колик.
Шули высвобождает руку, поворачивается всем корпусом, чтобы потрепать Хаима по щеке.
— Тоже верно, — говорит Шули. — Но вашим родителям надо немного поговорить наедине.
— По секрету? — допытываются оба.
— Хотите секрет? — спрашивает Шули, потому что один секрет, который должен понравиться этой парочке, у него действительно есть. Он купил пакет конфет для Гавриэля, а заодно наполнил конфетами и второй — угостить своих детей, когда они в следующий раз принесут хорошие оценки. — Я спрятал под мойкой целую гору сахара, — говорит он. — Идите, портите себе зубы.
Дети стремглав убегают, а Шули, чувствуя, что момент все равно пропал попусту, встает и тоже направляется в дом. Бросает печальный взгляд на Мири:
— А если я не смогу вернуть свое прирожденное право?
— Если Богу угодно, чтобы оно у тебя было, — говорит она, — сможешь.
Шули застает детей на полу в гостиной и уговаривает их расщедриться — оторвать ему кусок от бумажной ленты, к которой прикреплены конфеты-пуговки. Пристраивается рядом, скрестив ноги, жует и размышляет о словах Мири. Да, если Богу угодно, чтобы нечто у тебя было, оно само идет в руки. А если Богу не угодно? Что, если это проверка и надо продемонстрировать Богу, как далеко ты готов зайти?