Тут-то он и сказал ей, чего втайне пожелал во время авдалы, объяснил, почему расценил временное отлучение от школы как знак свыше.
Мири выслушала сочувственно, а затем покачала головой.
— С такими-то планами ты, может, в итоге и получишь обратно свою скорбь — получишь с лихвой. Станешь скорбеть по кредитным картам, на которых исчерпал лимит, чтобы оплатить поездку, и по потерянной работе, когда Давидофф наконец-то поймет, что ты полный псих, и взаправду тебя уволит. И еще сможешь скорбеть оттого, что жена рано или поздно тебя бросит, но сначала в отчаянии повыдергает себе все волосы, которые сейчас прячет под париком.
Это, последнее, стало для Шули ударом под дых.
— Ты же меня не бросишь? — спросил он, перепугавшись не на шутку.
Стоит только вспомнить об этом на узкой койке, в узеньком гостиничном номере — и Шули сотрясает дрожь. Вместо ответа Мири выдержала долгую паузу, а затем высказала что-то вроде предупреждения:
— Вот что я могу тебе сказать: я тебя никогда не брошу. И еще кое-что могу сказать: любой брак держится на понимании, что даже самые хорошие отношения нельзя пускать на самотек. Что всему есть предел, и, если переступить черту, человек, который никогда бы тебя не бросил, вдруг сбежит.
— Как ты можешь так говорить?
— Я? — рассмеялась Мири. — Какая жена не пригрозит уходом в ответ мужу, который уже собрался уйти из дома?
— Я еду на несколько дней. Максимум на неделю. Вернусь еще до того, как надо будет выйти на работу. Мы с тобой посвятили жизнь спасению еврейских душ. А как насчет спасения моей души? Книга Жизни, — сказал он. — Сколько поблажек мне уже делали, год за годом, если я до сих пор живой?
— Думаешь, после всего сделанного тобой добра Бог за одну ошибку молодости вычеркнет твою душу из Книги? Неужели ты думаешь, что так устроено небесное правосудие?
— Если бы я совершил тот поступок по неведению — нет, Он бы меня не вычеркнул, — сказал Шули. — Но даже тогда я знал, что к чему. Даже тогда я был не настолько молод.
Книга Жизни — не пустяк: и для Шули, и для Мири это очень серьезно. Самая настоящая книга учета, тебя в нее каждый год совершенно буквально записывают по новой или из нее — не приведи Бог — вычеркивают. Ежегодный приговор — не образ и не идея, а вердикт, реальный настолько, что для тебя это вопрос жизни и смерти.
И Шули знал: если уж он упомянул об этом, Мири не рискнет оставить его мольбу без внимания.
Она взяла его пиджак и, сложив, пристроила на кухонный шкафчик. Потом взяла раздвинутую стремянку и понесла в гостиную. Шули, опуская закатанные рукава, пошел следом.