Ставит тазик на пустую сушилку и снова утирает лицо — на сей раз промокает платком переносицу, еле заметный пушок там, где сходятся брови.
Видя, что ее ответ не вполне устраивает Шули, она говорит:
— Я не шутила. Сходите проверьте в налоговой инспекции. Половина этих домов зарегистрирована как дома учения, а другая половина — как синагоги. За соседним домом есть лужа, которая зарабатывает сто тысяч шекелей в год. Субсидия мэрии на ритуальный бассейн, в котором даже одну ступню не помоешь. — И она окидывает Шули испытующим взглядом. — Вы не из налоговой, нет?
— Нет, — говорит он. — Турист. Я ищу ешиву, которая где-то здесь неподалеку, я точно знаю. Либо вон там наверху, либо здесь внизу.
— Знали бы точно, не спрашивали бы к ней дорогу.
— Не следовало говорить, что я точно знаю, — соглашается Шули. — Но я вправду думаю, что она должна быть в этом квартале.
Женщине, похоже, пришлось по сердцу его смирение, или его вежливость, или, возможно, его американская кротость.
Она говорит:
— Почему с самого начала не сказали «в этом квартале»? Если вам нужна настоящая ешива, такая у нас всего одна. Последний дом перед лестницей. — Она указывает в сторону мусорных баков, на другой конец проулка, и теперь-то Шули замечает там вторую лестницу — зеркальное подобие той, по которой он спустился. — Спереди дом — там живут. А позади него — такой небольшой домик, где учатся мальчики.
Так все и есть, как она сказала. На задах дома — скорее, хибарки — стоит неказистая ешива из одной комнаты, выглядит так, будто остальной квартал постепенно вымахал вокруг нее. Шули, пошатнувшись, опирается о дверной косяк: ему не верится, что он все-таки оказался здесь.
Внутри — два ряда по три стола; студенты занимаются, разбившись на пары. В передней части помещения, у восточной стены — отделенный занавесями Священный Ковчег.
Студенты за столами оборачиваются в сторону Шули, когда он входит. Гул учения на миг смолкает, а затем, словно голоса сверчков в ночи, возобновляется. Один студент стоит в дальнем углу и усердно кивает, беседуя с мужчиной медвежьего сложения — наверно, с рош ешивой, думает Шули.
Мужчина, стоящий к Шули спиной, хлопает юношу по плечу и выходит наружу через боковую дверь.
Мальчик, оставшийся стоять, немедля приближается к Шули, лицо у него радушное. Он, как и все остальные, — как и сам рав Шули — одет в черный костюм и белую рубашку, на голове — черная шляпа. Солидный, взрослый, единообразный наряд, но борода у юнца только проклевывается. Еще забавнее легкой, как пух, бородки — немыслимо тонкие пейсы, свисающие вдоль ушей.