Шули возвращается на прежнее место, встает перед Хеми, не желая верить в то, что уже знает.
— Где же студенты? — говорит он. — Где миньян? Умоляю вас. Отведите меня к тем, кого нанимают читать кадиш.
XXV
Они сидят лицом к лицу за малюсеньким столом в малюсенькой квартирке, среди высоченных стопок несброшюрованных листов и нагромождений — человеку по колено — папок. На полу — ноутбук, тут же принтер, тут же целая коллекция внешних жестких дисков всевозможных размеров. К стене придвинута койка, перед ней — что-то вроде загородки из картотечных ящиков. У противоположной стены — кухонная колонка с мойкой и микроволновкой, под нее втиснут мини-холодильник. За единственной внутренней дверью — она приоткрыта — виден санузел: унитаз и душ в облицованной кафелем кабинке. И, наконец, под ногами у Шули и Хеми — ящик, от которого змеятся кабели, и роутер, подмигивание которого Шули рассмотрел в темноте, — роутер, распространяющий свою страшную ложь.
Хеми прихлебывает чай и мрачно смеется.
— И ради этого вы спустя двадцать лет прикатили с другого континента? Ради какого-то киньяна на старом растровом дисплее, киньяна об онлайн-кадише?
— Ради моего отца на Небе, ради его души. И ради моей тоже.
— При чем тут чьи-то души? Такой киньян — фишка для привлечения клиентов, юридической силы в нем меньше, чем в рукопожатии. И ради этого вы чуть не выломали мне дверь — да неужели?
— Сделка действительна, — говорит Шули, стискивая столешницу. — Я отдал вам право, которое принадлежало мне по рождению. Мне нужно получить его обратно. Вы не можете оставить его себе, оно не ваше.
Хеми задумывается над услышанным. И то, как спокойно он слушает, доводит Шули до белого каления.
— Ради этого я покинул своих детей! — вопит Шули. — Покинул жену! Работу бросил, на х**!
Хеми вздыхает. Роется в карманах пиджака, потом встает, поворачивается на пятках, выискивая что-то взглядом. Проходит, огибая ящики, к койке. Тянет руку к стене, снимает с гвоздя какой-то маленький жестяной амулет.
— Вот, — говорит он. — Новый киньян. Отдайте мне назад те пятьдесят шекелей, а я отдам вам это.
Шули принимает талисман и отдает купюру в пятьдесят шекелей, которую Хеми всучил ему на балконе.
— Сим возвращаю то, за чем вы пришли. Траур снова принадлежит вам.
И, одержав эту невеселую победу, Шули стискивает амулет — приобретает право собственности.
Они сидят в квартире, разгребают всю мерзость того, что Шули разоблачил. Всякий раз, когда Шули кажется, что его разум осмыслил всю серьезность содеянного, он вновь вглядывается в эту немыслимую мешанину папок и пыльных футляров для бумаг, в пухлые связки вероломно выманенных искренних признаний и обманутого доверия, в связки душ, покинутых в адском огне.