Посох пилигрима (Балязин) - страница 126

На первую страницу

«О, да это стихотворение написал сам Волькенштейн, — сообразил я. — Все здесь написанное случилось с ним самим: он не раз рассказывал мне об этом. Стеснялся только признаться, что страх за жизнь и возможность оказаться в неволе лишали его разума».

Я посмотрел на недвижно лежащего Освальда, на лекаря, возящегося с микстурами и притираниями и стал читать стихи дальше. Второе стихотворение было совсем не похоже на первое.


Я за полночь слышу, как тянет прохладной травой
И ветер шуршит из предутренней мглы луговой,
Который, как я понимаю, зовется норд-остом.
Я, стражник, — послушайте! — я говорю вам: грядет
Рассвет из клубящейся чащи лесов, и вот-вот
Заря разольется по кронам деревьев и гнездам.
Разносятся трели певцов из зеленых кустов —
Чижей, соловьев, долгоносиков, черных дроздов,
Долины и горы внимают их громкому пению
И ежели кто-то в местечке укромном лежит,
Кто ночь удовольствиям отдал, пускай поспешит —
Не время, не время любовному уединению!

Неужели эти стихи написал он, этот немощный старик, у которого не хватает сил открыть глаза? И я стал читать дальше, поражаясь силе страсти, когда-то бушевавшей в этом дряхлом, вконец обессилевшем теле.


А дева спала непробудно в постели
И юноша спал, не внимая совету,
И если бы птицы в листве не запели,
Они бы едва ли проснулись к рассвету.
И девка пустилась рассвет упрекать:
«Не можете ль вы, господин, подождать
И честь соблюдать, как положено по этикету!»
Накидочку белую быстро она подала
Возлюбленному. И капризно рукой повела
«Взгляни-ка на небо, — сказала, —
Не скоро ль светает?»
И юноша встал, и окно широко распахнул,
И только на небо, как дева просила, взглянул:
«О, Боже, — воскликнул, —
и вправду рассвет наступает!»
Рассвет пробивался сквозь толщи невидимых сфер,
И в зареве ярком свой блеск потушил Люцифер,
Со светом теряя и чары свои, и заклятья.
И юноша деву привлек и вздохнул тяжело:
«Ах, душенька, и получаса еще не прошло,
Как мы неразлучно, казалось, смыкали объятья».

О ком это написал Освальд? О себе, конечно, и еще о ком-то. Он уверял меня, что его любовь к Сабине была чиста и невинна, и я верил этому.

Более того, я верю его признанию и теперь, потому что женщина, познавшая наслаждение любовными утехами, жар объятии и сладость поцелуев, не пошлет своего возлюбленного за тысячу верст, в земли сарацин, теша свое самолюбие сознанием собственного над ним всевластия.

Значит, это не Сабина. Тогда кто же? Прекрасные стихи можно написать только тогда, когда чувства, которыми они были рождены, были столь же совершенными.

Поэзия, как и любовь, не терпит фальши. Но ведь Волькенштейн, в то время, когда я знал его, был совершенным однолюбом. Тогда кто же она?

Следующая страница