— Можешь ли ты рассказать мне о поступках, которые ты считаешь противными Богу, дабы я умолил Господа отпустить твои грехи?
Освальд снова еле заметно кивнул.
И тогда я спросил:
— Не нарушал ли ты заповедей Господних, не повинен ли в семи смертных грехах и самом тяжком из них — убийстве кого-нибудь из ближних своих?
И Освальд еле слышно проговорил:
— Убивал, святой отец. Убивал неверных, когда ходил в поход для освобождения Гроба Господня. Один раз, отче, убил я тогда человека. А еще два раза — в походе против язычников — пруссов. И трижды во время походов против еретиков-гуситов. Еще раз по дороге в Святые места, когда шел я пилигримом в Иерусалим. И всего за мою жизнь убил я семь человек.
Я молчал: Освальд и без меня знал, что убийство неверного грехом не является.
— О чем ты молил Господа, дойдя до Иерусалима?
— О том, чтобы женщина, пославшая меня в Иерусалим, стала моей женой.
— И Господь внял тебе?
— Нет, отче. Когда я возвратился из Палестины, я узнал, что моя возлюбленная не дождалась меня и вышла замуж.
— И ты оставался безбрачен?
— Я не женился шестнадцать лет и только в 1417 году обвенчался с моею нынешней женой Маргаритой, урожденной фон Шванчау.
— Твой брак был по любви?
— Нет, отче.
— Ты не знаешь за собой никакого большого греха, за который Господь так жестоко наказал тебя? Ибо жизнь с женою не по любви — весьма суровая кара. Едва ли не самая жестокая.
— Знаю, отче. Я совершил братоубийство.
— Ты убил брата? — спросил я пораженный, стараясь голосом не выдать охватившего меня волнения.
— Не совсем так, отче, — ответил больной. — В битве под Никополем, во время моего второго крестового похода, смертельно испугавшись плена, я сбросил с коня мальчика-оруженосца, который протянул мне руку помощи… — Освальд помолчал, потом совсем шепотом добавил: — Он чудом уцелел, этот мальчик, и вернулся на родину через тридцать три года.
— Ты точно знаешь, что это именно так?
— Да, отче. Он живет не очень далеко отсюда, в Баварии, в замке Фобург.
— А у тебя не было желания повидаться с ним и испросить у него прощения?
— Всю жизнь я ношу в себе это желание. Я засыпаю, думая об этом, и просыпаясь, предаюсь тем же размышлениям.
Освальд замолчал. Пот выступил у него на лбу, дыхание стало еще более слабым и прерывистым.
Отдохнув немного и собрашись с силами, он сказал:
— Я написал ему письмо и попросил приехать сюда, чтобы расказать об этом и вымолить у него прощение. Но он не приехал. Наверное, догадался, зачем я зову его.
Теперь я почувствовал, как пот выступил у меня на лбу.
«Что сказать ему? Как ответить? Признаться в том, кто сидит перед ним на самом деле? Или промолчать и дать умереть нераскаянным и непрощенным с тяжестью на душе и сознанием того, что после смерти его будут ждать вечные муки?»