А дорога жизни, что ни ближе к концу, окрашивалась в цвета, которые в конце переходили в черный, означающий закат светила и мрак небытия.
И не случайно предпоследним цветом был темнокрасный — цвет крови, который чаще всего предшествовал концу.
Я ушел потрясенный и до самого вечера лежал в опочивальне, заложив руку за голову и бездумно уставившись в потолок. Я не пошел ни завтракать, ни обедать. Лишь к вечеру, почувствовав изрядный голод, я пошел в коровник и попросил дать мне кружку молока. В кухмистерской Ханс дал мне кусок свежего хлеба, участливо осведомившись, не заболел ли я.
— Заболел, Ханс, и, кажется, надолго, — ответил я и невесело улыбнулся.
— Может, привести из города лекаря? — с беспокойством спросил одноглазый.
— Лекарь мне не поможет, — произнес я обреченно. И так как я и сам верил в бесполезность медицины при недуге, охватившем меня, то тон мой оказался настолько искренним, что Ханс не на шутку встревожился.
— Тогда, может быть, позвать священника? — спросил он испуганно.
— Подождем, Ханс. Попробую справиться с недугом собственными силами.
* * *
Вернувшись из поварни, я очинил перья, налил чернила и положил перед собою стопку бумажных листов. Глубоко вздохнув, истово перекрестился и взялся за перо. «Книга странствий*, тщательно вывел я наверху первого листа, и чуть помедлив, написал первую фразу:
«В то самое время, когда король венгерский Зигмунд готовился к походу против язычников, я, Иоганн Шильтбергер, вышел с родины, а именно из баварского города Мюнхена, вместе с господином Леонгартом Рихартингером. Это было в 1394 году. Возвратился же я из язычества в 1427 году по Рождеству Христову».
В 1427. Через тридцать три года. От четырнадцати и до сорока семи… Просто написать. Умешается всего в две строки. Собственно, а что здесь такого? Надпись на могильном камне иногда умещается и в одну строку, а за нею может стоять и судьба человека, прожившего сто лет.
Я еще раз обмакнул перо и решил предварить моих читателей.
«Вы найдете ниже описание войны и чудесных событий, о коих я собирал сведения в бытность мою в стране языческой, равно как и городах и землях, которые я имел случай видеть. Описание мое далеко несовершенное, потому что, будучи в неволе, я не мог делать всего того, что желал. Однако я старался, по возможности, передать туземные имена городов и стран, да кроме того сообщаю рассказы о разных приключениях, которые читатель прочтет с удовольствием».
«Так-то будет лучше, — подумал я. — Потому что начни я напрямую высказывать все о чем думаю — не сносить мне головы. И многим знатным сеньорам может это не понравиться, и достопочтенным епископам придется не по вкусу, а там, глядишь, и Святая инквизиция возьмет меня на заметку. А если я буду просто рассказывать только о том, что довелось мне увидеть и услышать, трудно будет высказать какое бы то ни было неудовольствие: разве моя вина в том, что именно это я видел и слышал, а не что-то другое?»