Ольга Николаевна чуть не плакала, а дрянная Анечка была невозмутима.
Добившись относительной тишины, точнее, дождавшись, когда все наорутся, и понимая, что читать и обсуждать стихи Асадова теперь немыслимо (а она как раз хотела исполнить свое самое любимое — «Они студентами были, они друг друга любили…»), и не зная, что же делать, незадачливая практикантка обиженно спросила нарушительницу приличий:
— Ну а ты какие стихи любишь? Может, ты вообще поэзию не любишь?
Тут Большая Берта, красная от переживаний, не выдержала:
— Она любит!! Любит!! Она Ахматову любит!!
— Ахматову?.. Ну да… Но это же Серебряный век… А из современных?
Анечка перестала ухмыляться и ответила сама:
— Анна Ахматова, к вашему сведению, умерла 5 марта 1966 года. Так что поэт она вполне современный.
Педагогический авторитет был окончательно растоптан. Попробуй тут сделать хорошую мину. Но Ольга Николаевна попыталась.
— Ну прочти нам свое самое любимое, — сказала она, голосом и взглядом обозначая покровительственную доброжелательность.
— Нет! и не под чуждым небосводом
И не под защитой чуждых крыл —
Я была тогда с моим народом
Там, где мой народ, к несчастью, был!
Если Анечка собиралась бросить им в глаза железный стих, облитый горечью и злостью, то цели своей она не достигла. Наоборот — все как раз ждали чего-то дерзкого и экстраординарного, а услышали то, что сочли нормальным советским стихотворением. Ну была с народом, ну, очевидно, под гнетом царизма, где еще может быть народ к несчастью? Ну, может, под немецко-фашистской оккупацией. Скукота.
Оправившаяся Ольга Николаевна сказала:
— Спасибо. Хорошее стихотворение. Садись. Может, кто-нибудь еще хочет прочесть свои любимые стихи?
Машка тут же вскинула руку и подскочила.
— Ну, давай, Маша. Что ты нам прочтешь?
— Андрей Вознесенский. Монолог Мэрилин Монро! — произнесла Маша запальчиво (вызов адресовался учительнице, Анечка тогда еще не наложила на Вознесенок строгого запрета).
Но тут раздался противный, подражающим немцам из кино голос записного шутника Колдашева:
— Ахтунг! Ахтунг! Большая Берта на позиции! Рус Иван, сдавайся!
Машка, взволнованная и взвинченная происходящим до предела, не выдержала и с криком «Ну щас ты у меня сдашься!» бросилась на обидчика, сидящий за первой партой дурак подставил ей подножку, в полете она ухватилась рукой за первое попавшееся, а им оказалась русая коса Спиридоновой, которая дико завизжала и, увлекаемая неудержимой Машкой, тоже оказалась на полу, в то время как Колдашев в восторге визжал «Ахтунг! Ахтунг! Берта капут!» и, перескочив через девичьи тела, уже выбегал из класса, но на выходе налетел на привлеченного шумом директора школы.