— А ну вырубай к черту своих Жуков! — крикнул генерал, и томный голос Пола Маккартни, уламывающего belle Michelle, сменился тишиной.
Аня прошла в свою комнату. Да, отныне это будет снова ее комната, братца придется выселять.
А генерал все стоял, не снимая шинели, в прихожей.
— Ну хватит! — сказал он сам себе. — Чего ждешь?
Но Анечка первая собралась с силами.
Решительными шагами, насколько это возможно с таким пузом, она вышла из комнаты и, глядя прямо в лицо страшному папе, заговорила как по писаному и заученному наизусть:
— Давай договоримся раз и навсегда: кто отец ребенка, тебя не касается, я с ним рассталась и больше общаться не намерена. Подожди. Если ты согласен меня принять — хорошо, спасибо, а если нет, я… Подожди!! Я уеду. Решать тебе. Подожди же ты!! Я понимаю, что ты чувствуешь, но уже ничего не поделаешь. Постарайся понять. Извиняться я не буду — не за что! Это моя жизнь и мое решение!
Генерал стоял, выпучив глаза на это обнаглевшее вконец существо (на самом деле на два существа, Василий Иваныч!), не верил своим ушам и не доверял своему мозгу, где шарики с шумом закатывались за ролики, и все порывался что-то сказать, но что именно, и сам не знал.
— Нет, ты мне скажи… Гляди-ка!.. Мое решение!.. Ишь ты!.. Что значит — меня не касается? Что значит…
— Не надо, папа. Я все сказала. Прости, я устала…
— Устала она! А я, значит…
Но Анечка развернулась и скрылась в свою комнату, где Степка как ни в чем не бывало возился с порванной магнитофонной лентой, и закрыла за собой дверь.
Генерал постоял в одиночестве и попыхтел. Потом, помотавши обалдевшей головой, прошел к столу, налил рюмку золотистой «Старки», подержал ее, но пить раздумал.
Это что же — всё? Ну нет, дорогуша, так не пойдет!
Давай-ка, доченька, поговорим серьезно!
Из двери детской вышел Степка, неся магнитофон со стопкой бобин, как Лариса Сергеевна противень.
— Ты чего тут?
— Анька сказала, что я теперь тут буду спать.
— Анька сказала! О как! Какая командирша у нас нашлась!
Степка дипломатично промолчал.
А генерал ворвался к Анечке.
Дочь сидела на диване, откинувшись и закрыв глаза. При появлении отца она их открыла и устремила на него такой взгляд, что, будь генерал в более адекватном расположении духа, не стал бы он сейчас к Анечке приставать.
— Не-ет, дорогая моя! Так дело не пойдет!
— Пап, уйди, пожалуйста…
— Нет, погоди, давай поговорим… Я отец!.. в конце концов!.. я имею право… я… должен знать… Ты давай не очень!
— Пап, давай потом.
— Нет, давай сейчас! Давай сейчас!.. Что молчишь?.. Я тебя спрашиваю!.. Я с тобой по-человечески хочу, а ты!.. Анна!! Совесть есть у тебя?!