Молока нам даст парного
Козочка-красавица,
Чтоб Сашуре быть здоровым,
Хорошо поправиться!
Лариса Сергеевна вообще ужасно перевозбудилась, можно даже сказать, обезумела, как будто это она родила наконец ребеночка.
Да ладно соседка! В том, что бездетная и претерпевающая менопаузу женщина приняла так близко к сердцу нашего младенчика, ничего удивительного нет, материнский инстинкт — он инстинкт и есть, Карамзин и Лафонтен (и вроде бы Гораций тоже) давно предупредили: «Гони природу в дверь, она влетит в окно!» — но вот то, что Анечка из горделивой и несчастной строптивицы если и не превратилась в смиренницу, то во всяком случае как-то утихомирилась и умиротворилась, перестала клокотать, вот даже и на Ларису Сергеевну ни капельки не раздражалась, и папе не дерзила, и брата практически не шугала, и с Машкой помирилась, хотя тут инициатива исходила не от нее, — вот это все было по-настоящему неожиданно.
Василий Иванович первые дни сильно тревожился и думал, что с дочерью что-то не так, слыша мягкий и ласковый голос, встречая спокойный взгляд и давно уже позабытую ясную Анечкину улыбку.
Хотя и тут, если подумать, тоже ничего сверхъестественного не было, я ведь давно уже настаиваю, что Анечка в глубине души хорошая, вот эти глубины, взбаламученные случившимся, и поднялись на поверхность, на всеобщее обозрение, ну и опять-таки материнский инстинкт, и то, что бесследно сгинул унизительный, неодолимый ужас, владевший ею все эти месяцы, и — главное — впервые за всю свою жизнь юная мама обнаружила, что она совсем не самое главное в этой жизни, не «пуп земли», как насмешливо говорила мама, что есть, оказывается, нечто поважнее и позначительнее ее сложной и трагической особы, что центр мироздания сместился, пусть и не очень далеко, на расстояние вытянутой или согнутой руки, но от этого и само мироздание покачнулось и поплыло.
Ну, реакцию генерала на прибавление в семействе вы сами можете легко вообразить, ничего невообразимого и тут не случилось, поведение Василия Ивановича было вполне ожидаемым, разве что интенсивность его эмоций и неполная совместимость его речей и поступков с генеральскими погонами и лампасами могли бы вызвать недоумение и насмешку, особенно у человека постороннего и равнодушного.
На вторую же ночь (первую он вообще толком не спал) новоиспеченный дедушка проснулся под утро от Сашкиного крика и, побоявшись сам идти на помощь дочери, стал будить бедного Степку, но и тут вел себя с такой неслыханной деликатностью, что тот впотьмах и спросонок его не узнал и перепугался: