Марни подалась вперед, чувствуя, что обсуждение затухает.
– Дело в том, Тори, что твое конкурентное преимущество всегда заключалось в откровенности. Может, нам стоит подумать, о чем еще ты можешь откровенно написать?
Все согласно кивнули – это явно обсуждалось еще до моего прихода. Я облокотилась на спинку стула в ожидании их идеи. Она уже заранее мне не нравилась – ведь сама я до нее не додумалась.
– Нам очень понравился твой пост про Германа. Мне кажется, одна из причин, почему он выстрелил, – это потому, что ты впервые признала, что годы идут… – Она помедлила, наблюдая за моей реакцией. Я нацепила безмятежное выражение лица. – Дело в том, что хотя каждый год аудитория прирастает за счет молодых читателей, основная ее часть взрослеет вместе с тобой. Ты так здорово сумела облечь в слова то, как трудно дается третье десятилетие жизни… – все закивали с серьезным видом, – …что мы подумали: что, если ты напишешь что-нибудь о том, каково это – начинать четвертый десяток?
Я посмотрела в окно – Лондон, сияя, щеголял в ярком солнечном свете. Темза сверкала и казалась такой прекрасной: легко можно было позабыть, что она – не более чем токсичный поток грязи и химикатов. Внезапно мне захотелось покинуть комнату. Хорошо бы оказаться на улице – пусть солнце жарит тело, а ветерок с реки развевает волосы.
Мне нечего было сказать…
Но все ждали от меня ответа.
– Начинать четвертый десяток? – повторила я: на большее я была не способна.
Марни пришла в восторг.
– Да! – воскликнула она, будто я только что победно вскинула кулак или щелкнула каблуками, исполняя джигу. – Мне тридцать четыре, и мне самой интересно, что Тори скажет на этот счет.
Стажерка подалась вперед.
– А еще читатели просто в восторге от вас с Томом. Продолжение вашей истории – что может быть лучше? Все хотят знать, что случилось дальше между вами и Парнем с Утеса.
Кейт повернулась ко мне. Судя по блеску в глазах, она тоже считала это замечательной идеей, но готова была открыто признаться в этом, только если я подам ей знак.
– Вообще-то, – сказала я, – Парень с Утеса вчера вечером стриг ногти на ногах, не вылезая из кровати, и обрезки разлетались по всему пододеяльнику из универмага «Джон Льюис».
Раздался громкий хохот – обнажились пломбы на дальних зубах, миндалины заблестели на ярком солнце, заливавшем комнату сквозь дорогие окна.
– То, что нужно! – сказала Марни. – Именно за это мы все тебя и любим, Тори. Я хочу знать все о Тори и длительных отношениях.
Я не сказала «да», не согласилась приняться за работу и не призналась, что потеряла интерес ко всему. Они ничего не заметили – были слишком заняты, жалуясь друг другу на отвратительные вещи, которые совершают их парни. Кто-то бросает полотенце на пол, кто-то портит воздух под одеялом, кое-кто даже не умеет толком мыться. Боже, что за кошмарные создания. Почему мы все это терпим? Затем разговор повернул на то, что мне стоит выпускать по книге каждые пять-десять лет, описывая соответствующий этап жизни и то, чем он так плох. Тори-едва-за-тридцать, Тори-ближе-к-сорока, сорокалетняя-Тори, Тори-в-период-менопаузы, Тори-которая-отвозит-Парня-с-Утеса-в-хоспис-и-отзывает-его-доверенность. Кейт не верила своему счастью. В ее глазах плясали денежные знаки, когда она спрашивала, что я думаю. Уму непостижимо. Мне только что предложили пожизненный контракт на книги. Я прямо-таки Чарли Бакет: мне предоставили пожизненный доступ на гребаную шоколадную фабрику, главное – делать вид, будто я хотя бы примерно понимаю, что делаю.