— Чтоб ты знала, — резко сказал он. — Наташа выходит замуж. Она переехала к своему жениху. Между нами сейчас нет ничего. Было. Давно. То что ты видела, не больше, чем шуточки на уровне нашей группы. Мы только друзья.
Я не нашлась, что ответить: новая версия ударила меня по затылку пыльным мешком. Финн нервно вскинул подбородок.
— И вообще, Дамира, тебе не кажется, что обвинять меня во всех смертных грехах просто потому, что я качественно выполняю свою работу — это слишком?!
— Ты так это называешь? — удивилась я.
— Да, так! Я не спорю, что виноват… отчасти. Но я же не хотел тебе зла! Я просто привык ХОРОШО делать свою работу. И я её делаю. Я трудоголик, маньяк, извращенец, перфекционист. Да, я работаю на результат и моя команда тоже. Мы зависим друг от друга, понимаешь? Кто-то один выпадает, и ВСЯ работа насмарку. Да, тебе было неприятно, я признаю, что перегнул палку. Я забыл, что есть люди, для которых дело — не главное. Но творчество, оно требует или всё, или ничего! Держит тебя в руках! И скажи, разве кто-то заставлял тебя подвизаться на съёмки? Выкручивал руки?
— Но я подписала, потому что…
«…хотела быть с тобой», — додумала я, но не произнесла, потому что стало бы совсем невыносимо. Всё равно он меня не слушал и не хотел слышать, а внутренний гундосый критик предлагал другие версии: «потому что сглупила; потому что хотела сверкнуть; хотела иной жизни и денег». Я даже поморщилась, настолько наивными, на уровне плинтуса показались эти фоновые ответы, особенно теперь, после моих ночных открытий.
Негодование Финна, смешанное с обидой, бурлило, вырывалось в пространство комнаты фразами, словно искрами огня в темноту:
— Дамира, в работе актёра много неприятного, что бы там кто ни думал — розовые пони и радужные слоны — это не об актёрстве! Думаешь, мне приятно было висеть на канате на высоте двадцати этажей под ветром и дождём, когда мы снимали в прошлый раз? Но я висел и улыбался! Или падал с размаху лицом в грязь пять дублей подряд, в отвратительную лужу, когда этого требовал сценарий! А приятно, когда тебя обмазывают холодной пластиковой массой, чтобы сделать слепок физиономии? Я репетировал танцевальные постановки до выключения от усталости и на этот Мегахит, и на прошлый, в котором пролетел мимо финала! Я круглосуточно работаю…
— Но тебя не обманывали, связывая по рукам и ногам, — проговорила мрачно я. — Это практически рабство!
Финн развернулся и расширил глаза, полностью уверенный в своей правоте:
— Рабство?! Да я жил на таком контракте с семнадцати до двадцати пяти лет! Как видишь, ничего плохого со мной не случилось!