Я сглотнула и вновь подумала о мистическом Ка, ожидающем в гробнице. При условии веры в его существование, логика в этом действе была: если замурованному Ка окажется мало внешней схожести, оно может «узнать» имя — Рен. В Древнем Египте имя было также священным, а забвения боялись больше смерти. Именно потому уничтожали имена тех, кого ненавидели. Как например, царевна Меритатон стирала имя второй жены фараона Эхнатона Кийи, выводила любое упоминание везде, где могла. Что-то неприятно зашевелилось в моей душе, словно от нехорошего поступка. Чьего? Странно.
Лили работала, не покладая рук, пряди её убранных в короткий хвост волос, растрепались. Она то и дело встряхивала головой и, стирая капли пота платком со лба, рассматривала меня, отстраняясь, как художник картину.
Мадам Беттарид подходила часто, живо заинтересованная в процессе. И только мне было всё равно.
Лили расположила овальные картуши вдоль моего тела, на каждой груди старательно вырисовала жуков-скарабеев, на плече — по грифу с распростертыми крыльями, окантовку, похожую на браслеты, новые картуши с именами Нефертити поменьше, а по центру груди от яремной выемки типичное для амарнского периода солнце с очеловеченными ладонями на краю каждого луча. Приходилось переворачиваться. Спустя несколько часов ажурная вязь из рисунков и иероглифов покрыла всё моё тело, как татуировка. Лишь шея, голова и кисти рук остались незатронутыми. Я больше не казалась себе обнажённой. Кожа горела, саднила и пульсировала в местах двух картушей, словно они были вырезаны ножом.
Закончив работу, Лили посмотрела с благоговением и вдруг произнесла неслышно, почти шёпотом:
— Idol. I envy you[33]. — И с поклоном вышла.
Да, сейчас я безмолвный идол, кукла. С отвращением к себе и вынужденному бездействию я откинулась обратно на раскладной массажный стол посреди комнаты, да так и осталась лежать. Не было ни желания, ни сил вставать. Зачем? К Роберту мне не пробраться: у входа в палатку стоял, как Цербер, Макаров, по периметру — ещё три бугая. Я — ценный артефакт, который охраняют даже от своих. Судя по голосам, вокруг было человек двадцать, и все чем-то заняты. Чем именно? Мне не узнать.
Мадам Беттарид постоянно находилась рядом, готовясь по-своему. Фоном звучала негромкая музыка, предполагая расслабление, а в воздухе чувствовалась суета. Или агония.
Я закрыла глаза.
Сейчас, как никогда, хотелось жить простой, обычной жизнью; ходить в магазин за хлебом, радоваться первым листикам весной, цветению абрикос, запаху клубники, черешне с ветки; хотелось просто мыть полы и смотреть на небо, читать книги, дышать, гладить кота; заваривать чай. Такие маленькие радости, которых не замечаешь, пока не лишишься.