— Ты осталась, — повторил он. — И больше я тебя не отпущу.
— Как странно, я не уезжала… — пробормотала я. — Прости… Ты не обиделся на то, что я накричала?
Он помрачнел.
— Я никому не позволяю на себя кричать.
— Прости…
— Уже простил.
— Правда?
Финн посмотрел на меня долго и нежно, затем сказал:
— Правда. Но больше не делай так. Потерять тебя снова невозможно.
— Снова?
— Как Эхнатон Нефертити…
— Но мы — не они! Зачем ты повторяешь это всё время?
Он погладил меня по щеке, повернул моё лицо к зеркальной стене и снисходительно усмехнулся:
— А они не мы? Но ты кого в отражении видишь?
— Тебя. И себя.
— Упрямая.
— Как королевский осёл, — хмыкнула я и примирительно погладила его по плечу. — Не сердись, просто я люблю факты. И не верю в реинкарнации.
Финн посмотрел куда-то вдаль за окно, затем резко подался ко мне с сомнением в глазах:
— Но я думал… Неужели ты ничего не почувствовала?! Совсем ничего?! Когда я пел Гимн Атону?!
— Я думала, это что-то католическое…
Кажется, он расстроился.
— Нет, эту мелодию грегорианцы привезли из Египта и сделали своей, — ответил Финн. — Точнее, им привезли, чтобы сохранить. Французские историки-музыковеды доказали, что опевание гласных и построение тактов в Kyrie eleison не типично для всех прочих грегорианских молитв и духовных песнопений. Но как звучали египетские слова, никто не знает. Я бы спел иначе…
— Это тебе Катрин сказала? — спросила я робко.
Лицо Финна исказилось, словно я оскорбила его. Все гении такие? То, что петь он может гениально я почувствовала там, в храме. Как никогда. Вибрации его пения что-то переключили во мне, заставили видеть и чувствовать иначе, забыть весь ужасный сегодняшний день.
— Я и без неё умею читать. А ещё без всяких доказательств чувствую, — Финн положил руку себе на грудь. — Здесь все вибрации отдаются ответом — это Оно! Не веришь мне?
— Верю.
— Это тот самый гимн, — я знаю. Потому что настоящее остаётся! Ты же слышала про то, что «рукописи не горят»? — глаза Финна сверкнули.
— Да…
— Это только истинных произведений касается. Так вот слова и не сгорели. Один из псалмов царя Соломона практически полностью совпадает со словами, которыми воспевали Бога в наши с тобой времена.
— Я что-то слышала…
— Именно! Думаешь, музыка меньше слов?
— Нет.
— И правильно! — обрадовался он. — Мало кто понимает, но я знал, что ты поймёшь! Потому что слишком долго ждал тебя…
Это прозвучало так искренне, что я призналась:
— Ты был совсем другой там, в церкви. Мне показалось, будто знаю тебя вечность. И я бы хотела, чтобы ты всегда пел так.
— Моя Нефертити!