Я размышляю, что, а главное, как много, я должна рассказать ей об Эштоне, когда в гостиную нетвердым шагом босиком заходит Бен и садится рядом с нами на диван.
Я провожу рукой по его волосам, и на несколько мгновений он прижимается ко мне, прежде чем начинает слегка раскачиваться взад-вперед. Сегодня хороший день. Он смог выдержать мою близость и, возможно, даже немного насладился ей. После поистине ужасных дней болезнь Бена иногда дает нам небольшую передышку. Мама включает телевизор и позволяет ему нажимать на кнопки пульта. Меня сводит с ума быстрое мерцание, когда он как сейчас каждую секунду переключает каналы. Маму тоже. По крайней мере так я интерпретирую ее преисполненное любви закатывание глаз. Она шепчет что-то Бену на ухо и затем уходит на кухню, чтобы приготовить завтрак.
Я не рассказала ей об Эштоне, но это неважно. Еще будет возможность. Единственное, что имеет значение – сегодня хороший день для Бена, и даже моя эгоистичная вылазка не разрушила это.
* * *
Хорошие деньки закончились в понедельник. Уже ранним утром было невыносимо жарко. Настолько, что я не могла угодить Бену. Он был вечно недовольным, пока я не отпустила его на качели, где он неустанно отталкивался и сильно радовался ветру в его волосах, как только качели опускались. Маме должно быть трудно избавить его от этой штуки.
Я в пути на свой первый семинар. Психология у профессора Гейла. Вместе с Дженной. Мы встречаемся в аудитории, и надеюсь, что она не начнет выжимать из меня подробности про Эштона.
Эштон.
Он упрямо сидит в моей голове. Я вздыхаю, прохожу мимо мэнсфилдской библиотеки и дохожу до теплицы факультета лесной промышленности. Здесь, в отличие от центра кампуса, вокруг статуи гризли меньше людей, и я могу погрузиться в свои мысли, которые проносятся в голове так же вяло, как знойное летнее утро. Каждая заканчивается Эштоном и тем, что я до сих пор не ответила ему. Все выходные я провела с мамой и Беном и призналась себе, что моим долгом было бы игнорировать Эштона и так все исправить. Что, конечно, ерунда. Понятно, что я просто стараюсь придумать для него объяснение, с которым не опозорюсь окончательно.
Поправляю ремень сумки на плече и останавливаюсь на середине дорожки как вкопанная. Как будто мои мысли направили его прямо ко мне, Эштон вдруг возникает прямо передо мной. Он здесь из-за меня. Это ясно, потому что у него нет семинаров в этом конце кампуса.
Он ничего не говорит, а только смотрит своими глазами цвета неба Монтаны. Его выражение лица неподвижное и суровое. Хотя мой мозг, по-видимому, должен бить тревогу, ничто не заставит меня увернуться от гнева в его взгляде. Вместо этого мое сердце начинает бешено биться, а живот сводит как на американских горках.