Он не смущался.
— Вы никогда не увидите моего лица, — спокойно сказал он, и сейчас же упрекнул меня за то, что я до сих пор не умылась и привела себя в порядок после сна. Оказывается, уже было два часа дня. Затем он завел мои часы и зашел, сказав, что через полчаса будет ждать меня в столовой с завтраком.
Мне очень хотелось есть, я прошла к себе и, прежде всего, приняла ванну, предварительно положив около себя пару великолепных ножниц на случай, если бы Эрик оказался не только сумасшедшим, но и бесчестным человеком. Ванна настолько успокоила мои нервы, что я решила по возможности избегать каких-либо столкновений со своим тюремщиком, а наоборот, постараться его настолько очаровать, чтобы он, так или иначе, выпустил меня на свободу. Перед завтраком он первый заговорил о своих планах на будущее и сказал, что ему слишком приятно мое общество, чтобы как хотел еще вчера под влиянием моего негодования, немедленно расстался со мной. Я должна понять, что мне нечего его бояться. Он не произнесет ни одного слова любви без моего позволения, и все время мы будем посвящать музыке и пению.
— Сколько же времени вы меня намерены здесь продержать? — спросила я.
— Пять дней!
— Но после этого я буду свободна?
— Вы будете свободны, Кристина, так как за эти пять дней вы перестанете меня бояться, и потом иногда сами будете навещать своего бедного Эрика.
В этих словах прозвучало такое неподдельное горе, что я была растрогана до глубины души. Я посмотрела на него и увидела, как из-под черной шелковой маски, закрывавшей все его лицо, вплоть до подбородка, скатилось несколько крупных слез.
Он молча указал мне на маленький столик, стоявший в середине комнаты, и я в смущении заняла место напротив него. Тем не менее, я с большим аппетитом съела несколько раков, крылышко цыпленка и выпила немного Токайского, привезенного, по его словам, им самим из Кенигсбергских погребов. Он, наоборот, ни к чему не притронулся. Я спросила, откуда он родом, так как имя Эрик распространено в Скандинавии. Он ответил, что у него нет ни имени, ни родины, и он совершенно случайно назвался Эриком. Тогда я опять его спросила, почему он не избрал какого-нибудь другого способа покорить мое сердце, как только запереть меня в подземелье.
— Как можно думать о любви, находясь в могиле! — добавила я.
— Что делать! — ответил он каким-то странным тоном. — Каждый берет от жизни то, что может!..
Затем, поднявшись с места, он взял меня за руку, чтобы показать мне свои апартаменты, но я, громко вскрикнув, выдернула руку обратно. Его костлявые пальцы были влажные, и я вспомнила, что от них пахло смертью.