— Прочитай! — отрезал старший брат, протягивая свежий номер «Epoque», указывая пальцем на небольшую заметку.
Рауль прочитал вполголоса.
«Все Сен-Жерменское предместье заинтересовано предстоящей помолвкой виконта Рауля де Шаньи с известной оперной примадонной Кристиной Даэ. Ходят слухи, что граф Филипп, недовольный неравным браком своего брата, поклялся, что впервые один из Шаньи не сдержит данного им слова. Принимая во внимание всемогущество любви вообще и закулисной в частности, спрашивается, какими средствами удастся ему помешать молодому виконту дать свое имя «Прекрасной Маргарите». Хотя между братьями и существует, как говорят, самая нежная дружба, но граф горько ошибается, если надеется выйти победителем из этой, более чем неравной, борьбы любви и предрассудка»!
— Как видишь, ты делаешь нас всеобщим посмешищем, — сказал Филипп. Эта особа свела тебя с ума своими призраками. (Таким образом, я могу сделать вывод, что Рауль всё-таки рассказал брату о похищении Кристины призраком)
— Прощайте, Филипп!
— И так, это решено? Ты сегодня уезжаешь?.. Виконт многозначительно молчит… — И с ней?.. Ты не сделаешь такой глупости… Я сумею тебе помешать!
— Прощайте, Филипп! — повторил Рауль и вышел.
Этот разговор был передан следователю самим виконтом, который видел потом своего брата только в театре за нисколько минут до исчезновения Кристины Даэ. Весь этот день Рауль провел в приготовлениях к отъезду.
Поиски экипажа, лошадей, укладка багажа, заботы о провизии, наконец, составление маршрута, — он решил ехать на лошадях, будучи уверен, что привидение, не дождавшись Кристины, первым долгом бросится на вокзалы, — все это заняло его до самого вечера.
В 9 часов вечера большая дорожная карета, запряженная парой крупных, сильных лошадей, с опущенными на окнах занавесками, заняла место в длинной веренице экипажей, выстроившихся у здания Парижской Оперы. Перед этой каретой стояли три других. Следствие потом выяснило, что одна из них принадлежала неожиданно вернувшейся в Париж Карлотте, другая Сорелли, а третья, стоявшая впереди всех, графу де Шаньи. Таинственная карета казалась пустой, и кучер, лицо которого благодаря надвинутой на лоб шапке и обмотанному несколько раз вокруг шеи шарфу, было неузнаваемо, не подвижно сидел на козлах.
Вдруг какая-то тень, закутанная в длинный черный плащ, с мягкой, тоже черной, шляпой на голове, прошла мимо экипажей, и видимо особенно заинтересовавшись дорожной каретой, подошла к лошадям, затем к кучеру и, не сказав ни слова, удалилась. На следствии было решено, что эта тень была ни кто иной, как Рауль де Шаньи, я же думаю иначе, так как на виконте де Шаньи была, по обыкновению, одета в этот вечер высокая шляпа — цилиндр, которую, кстати сказать, потом и нашли. Тень же, по моему, принадлежала призраку, который, как мы увидим дальше, был в курсе всех событий. Как нарочно, в этот вечер давали «Фауста». Зал был полон самой блестящей публикой. Тридцать лет назад, все завсегдатаи оперы были аристократы высшей пробы. Не то, что теперь, когда иногда в ложе какого-нибудь маркиза, продавшего ее на одно представление, восседает лавочник, или колбасник со всем семейством. В то время ложи представляли собой те же гостиные, где заранее можно было быть уверенным встретить таких-то и таких-то любителей музыки. Здесь все знали друг друга не только в лицо, но и по фамилиям, и потому на этот раз всеобщее внимание было обращено на графа де Шаньи. Заметка в «Epoque»