— Потому что.
Она надула губы, ее глаза пытались уговорить меня.
Я не мог ей сказать, что всему свое время и место, — время и место располагали, но она не была главным действующим лицом. Я всего лишь обычный смертный. Смертный не касается богини.
А может быть, причина вовсе не в этом. Может быть, она напомнила мне о том, чего у меня никогда не было.
Никогда.
Она медленно проговорила:
— Кто она была, Майк? Она была красива?
Я пытался сдержаться, но слова вырвались сами:
— Она была прекрасна. Она была самая прекрасная из всех живущих на земле, и я полюбил ее. Но она кое-что сделала, и я вообразил, что я Бог, и был ей судьей и судом присяжных, и приговор был — смерть. Я выстрелил ей в живот и, когда она умерла, умер вместе с ней.
Юнона ничего не ответила. Жили только ее глаза. Они пытались убедить меня, что я не мертв… для нее.
Я закурил и стал собираться, пока ее взгляд не убедил меня. Я ушел, чувствуя, что ее взгляд жжет мне спину; мы оба знали, что я вернусь.
Юнона. Богиня брака и материнства, королева богов. Юнона была красива, но она хотела быть обыкновенной женщиной.
Стемнело довольно рано, но отраженный снегом свет уличных фонарей хорошо освещал город. Отработавшие трудовой день люди спешили домой, придерживая поднятые воротники. Я влился в общий поток, пытаясь укрыться от порывов ветра.
Поймав такси, я доехал до Таймс-сквер и там нырнул в бар выпить пива. Когда я вышел оттуда, свободных такси уже не было, и я пошел по Бродвею в сторону Тридцать третьей улицы. Каждый шаг был борьбой со снегом и толпой. Мои ботинки промокли, складки на брюках разошлись. На переходе внезапно переключился светофор, и выехавшие из-за поворота машины вынудили пешеходов отступить на тротуар.
Кто-то поскользнулся, и послышался звон разбиваемого витринного стекла, а потом его треск под ногами. Собралась толпа — посмотреть, что случилось. В толпу ввинтился полицейский и встал напротив витрины, а я выбрался из толпы по проложенному им пути.
Добравшись до Тридцать третьей улицы, я повернул на восток, надеясь поймать такси, но отказался от этой затеи и побрел дальше.
Внезапно стекло в витрине за моей спиной треснуло и разлетелось на куски. На этот раз его никто не касался. Рядом взревел мотор, и я увидел верхнюю часть лица, смотрящего прямо на меня из заднего окна синего седана: он смотрел на меня, пока машина не скрылась из вида.
У меня заболели глаза и сжались зубы. Я услышал свой голос, и прохожие обернулись на меня.
— Дважды за один и тот же день, — сказал я. — Ненормальный, ненормальный сукин сын!