— Не густо, правда? — сказал Хорли. — Миллеровский чертеж главной бухгалтерской книги не так уж плох, но все остальное… — он пренебрежительно махнул рукой.
— Вы рассказывали мне о бронзовой обезьяне, — сказал Гринстед.
— Обезьяна. Да. Ну, сама по себе она не стоила — да и не стоит — больших денег. Действительно, интересно. Нужно обладать специфическим вкусом, чтобы захотеть такую тварь, которая будет сидеть и с отвращением на морде смотреть на тебя. У Фолкондейла была копия оригинального экземпляра — год или два назад она была у него на руках и определенно выглядела безупречной. Модель Дюпарка, отлитую Барбидьеном, купил герцог Севрский, затем довольно быстро она прошла через множество рук, побывала на выставке парижской бронзы в Лондоне, была приобретена галереей Метерлинка и так далее. Всегда где-нибудь стояла и всегда в прекрасном состоянии. Странно было то, как часто и быстро ее продавали. Как будто людям не терпелось от нее избавиться. Впрочем, покупателей хватало.
— Зачем же они покупали такую жуткую вещь?
— Не могу вам сказать.
— А вы зачем купили?
— Ах, видите ли, я не покупал, и тут-то мы подошли к разгадке тайны. Похоже, что случайно, чисто случайно бронзовая фигурка и картина часто оказывались в одной коллекции. Кто-нибудь обязательно купит картину, а через несколько месяцев и бронзу, выставленную на аукцион. Или наоборот. Или купят одно, а потом получат другое в подарок, или выиграют в пари, или еще что-нибудь в этом роде. Без всякого на то намерения картина и бронза снова и снова оказывались в одной комнате. Первым это заметил Фолкондейл. Когда он рассказал мне об этом, я, разумеется, отнёсся скептически, но он вёл учетные записи. Постоянно следил. Я должен был признать, что тут что-то странное.
— Так кто же последним купил обезьяну?
— Человек, который задолжал мне немного. Шарпантье купил меццо-тинто, так и не заплатив. Адвокат догнал его, и взамен тот предложил обезьяну. По оценке Боннье, она стоила намного больше, чем он был должен, поэтому я взял ее. Тогда я даже не подозревал о существовании этой связи. Только на прошлой неделе, когда я купил картину, Фолкондейл мне рассказал.
— Вы уверены, что он ничего не выдумал?
— Абсолютно уверен. Этот бизнес продолжался еще до его рождения. Еще до того, как кто-то из нас родился.
— Вы что-то упоминули о письме.
— О да. У Фолкондейла было письмо — он дал мне его копию — от одной женщины из Москвы к дальнему родственнику в Лондоне. Какому-то мелкому аристократу. Написано по-французски, лет семьдесят назад, во всяком случае, до революции, о скандале в ее кругу общения. Муж ее друга был дипломатом, и он представлял Россию на каких-то переговорах высокого уровня в Париже, кто-то показал ему эту обезьяну, и она ему очень понравилась. Поэтому он сделал им предложение, и они его приняли, а бронза отправилась домой в Москву в его багаже. Его жена возненавидела ее, едва увидев, и сказала, чтобы он немедленно выкинул ее из дома. Она считала, что это воплощение чистого зла. Но муж твёрдо стоял на своем и отказывался от нее избавляться, поэтому жена посоветовалась со священником, чтобы он попытался изгнать зло. Он провел всю ночь в гостиной, где муж держал эту вещь, и молился и, знаете, что бы там ни происходило, когда жена спустилась утром, священник лежал на полу мертвый, с разбитой головой, а обезьяна стояла на буфете, вся в крови.