Я должен был пропасть без вести при пожаре.
Про Читаря я ничего не говорил Гере Ворошиловой. Когда она явилась в полицию – она сдала только меня. И полиция приехала в деревню Чёрные Столбы брать только меня. И если раскапывали пожарище – искали останки одного человека, а не двух.
Читарь вообще не должен был попасть в эту историю. Но теперь попал.
Угнанную машину мы бросили, но любой неглупый полицейский обследовал бы соседние деревни.
То есть мы, обожжённые пламенем деревяшки, как ни старались, не сумели оторваться от преследователей и должны были продолжать бег.
Первым делом я обработал спину Читаря. В хозяйстве нашёлся и нож, и топор, и наждак. Трудился долго, почти час. Читарь молчал и терпел.
К сожалению, мне не удалось спасти брату здоровье. Срезав обугленные фрагменты, я с ужасом увидел, что спина лопнула: от поясницы к шее пролегла извилистая трещина. В таких случаях хирурги стягивают рану иглой и нитью, и спустя время ткани восстанавливаются, но это – если речь идёт о живых людях; деревянного истукана ниткой не зашьёшь.
Пока я возился – Евдокия сидела рядом и смотрела. Её молчание немного пугало меня, и я счёл нужным сделать краткие пояснения.
– Самое сухое дерево всё равно содержит в глубоких слоях микрочастицы влаги. Эта влага оживает при сильном нагреве и сильном охлаждении. В обоих случаях она расширяется, превращается либо в пар, либо в лёд, – и разрывает изнутри древесные волокна. Так образуются трещины. Залечить их невозможно. Треснутому жить трудно: треснутый, по-людски говоря, становится инвалидом. Здесь, как ты видишь, трещина неглубокая, однако длинная, повреждён и поясничный отдел, и прямая мышца вдоль спины, и даже шейный отдел. Регенерации у истуканов не бывает, если треснул – это навсегда.
– Он умрёт? – спросила Евдокия.
– Нет. Он деревянный, вечный.
– И я тоже вечная?
– Скорее всего, да. Деревянные люди не стареют.
– Значит, я не стану взрослой?
– Нет. В каком возрасте тебя подняли – в таком ты и останешься навсегда. Сколько тебе лет, по-твоему?
– Не знаю.
– Ты выглядишь ребёнком. Примерно лет на одинна- дцать.
– Но я не хочу всегда быть ребёнком!
– Мало ли чего ты хочешь. Ты не была взрослой, ты не знаешь, что это такое.
Евдокия подумала.
– Но ведь и ты не знаешь, что такое быть ребёнком. Сам сказал, что родился сразу взрослым.
– Гляди-тко, – сказал Читарь, – а ты, оказывается, умная.
– Умная? – спросила Евдокия. – Как я могу быть умной, если у меня – деревянная голова?
Я не выдержал и засмеялся, а следом за мной и Читарь, и девочка тоже; веселье наше было, конечно, скорее нервное, от пережитого недавнего напряжения, однако искреннее; действительно, можно ли считать нас умными, если наши мозги – из дерева; смотрели друг на друга, замолкали – и снова не выдерживали и смеялись. А общий смех сближает и даже роднит, так и у смертных людей, и у истуканов.