И я, тоже глазами, ответил: ты прав, эта девочка – особенная.
– Теперь довольна? – спросил я.
– Конечно, – ответила Евдокия. – Теперь на человека похожа.
Двинули дальше.
Проезжая через маленький, как бы придавленный к земле городок Коровин, дважды миновали полицейские посты, и оба раза наш грузовичок не вызвал у стражей порядка никакого интереса.
9
1901
Начало ХХ века – важное для меня время.
Я много работал в те годы, но радости от труда не получал.
Мне исполнилось сто восемьдесят лет. Точные года я давно перестал считать; примерно после первой сотни время потекло гораздо быстрее. Десятилетия побежали, как опилки меж пальцев.
О бессмертии я не думал, мне его никто не обещал. Однако со мной не происходило никаких возрастных изменений, я никогда ничем не болел, дух мой был неизменно твёрд. Менялся только мой разум: накапливал знания и опыт. Люди вокруг непрерывно воевали, царей душили шарфами и взрывали бомбами, а разум год от года становился всё безмятежнее, шептал мне: это всё уже было, было, было. Помнишь, как декабристов вешали? Помнишь, как над головой Достоевского сломали шпагу? А холеру, “собачью смерть”, в 1830 го- ду? Двести тысяч человек полегло? Помнишь, как дрались в Крыму с англичанами? А в Болгарии – с турками? Как строили храм Христа Спасителя? Сорок лет строили, для смертных людей – целая эпоха! Всё было, всё движется по кругу, человеки не меняются, то разбрасывают камни, то собирают, то снова разбрасывают. И ты, деревянное идолище, – такой же человек, как они, тоже не меняешься, в тот же самый круговорот вовлечён. Деревянный, но не посторонний: суть твоя такая же. Иди к ним, служи им, будь с ними заодно!
И я пытался.
Я хотел быть человеком.
Всё мечтал: однажды поранюсь топором, хватану по пальцу неосторожно – и вдруг потечёт кровь. И сердце заколотится в груди. И волосы поседеют, и зрение ослабнет, и зубы выпадут, а потом – я умру, смеясь от счастья, слабый, смертный, настоящий.
В России стали строить железные дороги. Главной из них считалась грандиозная Транссибирская магистраль.
По стране пролегли тысячи и тысячи километров стальных путей.
А стальные рельсы укладывались на деревянные шпалы: на один километр железного пути – две тысячи шпал. Точное количество рассчитывали инженеры, это называлось красиво: “эпюра укладки”.
Сначала использовали любое доступное дерево, но со временем сошлись на сосновых и еловых шпалах, как наиболее дешёвых и удобных в изготовлении.
Каждая шпала служила едва четыре года.
Ежедневно тысячи путевых обходчиков шагали вдоль полотен, выискивая дефекты рельсов и шпал. И если видели сгнившую шпалу – вызывали рабочих. Старую шпалу вынимали, новую ставили.