– Новые настали, – ответил я, – но старые не кончились.
– Тоже верно.
– Кем он был? – спросил я. – Этот порубленный?
– Не знаю, – сказал Читарь. – Груз придёт через три недели. Деньги, если хочешь, я вышлю переводом.
– Не надо, – сказал я, – у меня есть.
Читарь улыбнулся.
– У всех наших есть деньги. Мы богаты. Нас так просто не возьмёшь. – Он сменил тон на тёплый, и его дух загорелся ласковым оранжевым светом. – А теперь, братец, я тебя очень прошу – погляди меня, проверь… Чувствую, под лопаткой непорядок…
Он разделся донага, я зажёг ещё пяток свечей и осмотрел его всего, с ног до макушки, заметил несколько малых повреждений, взял шабер и тщательно зачистил все сомнительные места, потом пальцами заполировал, потом капнул олифы и ещё раз заполировал.
Через два часа он ушёл пешком на станцию. Я предлагал отвезти – он отказался, засмеялся озорно, пошутил:
– Бешеной собаке сто вёрст не крюк! Главное – чаще заходи на телеграф!
И ушёл в темноту, в синий ночной лес, вместе со своим саквояжем и серебряной цепью через живот, по виду – то ли торговый хитрован, то ли мелкий казённый чин.
Через три недели на станцию приехал деревянный ящик, получателем был указан Антип Ильин.
Пострадавший от взрыва автоклава нарядчик Илья Григорьевич вернулся на прежнюю работу спустя четыре месяца. Доктора пришили ему оторванную щёку и малый остаток уха.
Ещё через два месяца в путевое хозяйство привезли новый котёл-автоклав, точно такой же, и работа по пропитке шпал возобновилась.
Ходили слухи, что фабрикант-производитель автоклавов, некто Иона Фотиев, выходец из староверов, покрыл все убытки за свой счёт, не учиняя никакого следствия, хотя было очевидно, что авария произошла не по его вине, и бесплатно поставил новый автоклав взамен прежнего, взорвавшегося.
В те годы от взрывов котлов и от отравлений парами креозота пострадали многие сотни людей, от тёмных мужиков до инженеров с университетскими дипломами.
Но ещё страшнее и печальнее сложилась участь самих шпал.
Грешно и гадко сожалеть не только о живых людях, но и о деревяшках, – но видит Бог, со шпалами вышла беда поистине великая.
Если обычную сухую деревянную шпалу, отслужившую срок, можно было приспособить – то пропитанную креозотом, ядовитую чёрную шпалу девать было некуда.
Год шёл за годом, и в железнодорожном хозяйстве России копились миллионы списанных, негодных железнодорожных шпал, источающих ядовитые пары. Их нельзя было пустить даже на дрова: при горении яд распространялся на метры вокруг.
Старые шпалы складывали в огромные штабеля, но часто и просто выбрасывали рядом с полотном.