А у тебя – аллергия, целый букет, ты не можешь есть рыбу и шоколад, вдыхать цветочную пыльцу, каждая весна для тебя – мучение, ты везде носишь с собой мешок с лекарствами.
А у тебя – болезнь Альцгеймера.
И вот – я выхожу к вам и говорю:
– Ребята, я – урод, я изготовлен из бревна и отполирован, из меня не течёт кровь, и я не старею. Я жил при царе Горохе, и продолжаю жить теперь.
Что вы мне ответите?
Вот что:
– Ты – особенный, но и мы – такие же. Живи со своей проблемой, как мы живём со своими. Добро пожаловать в наш клуб! Обнимемся!
Я бы обнял оперативника Застырова, я знаю его проблему: плохие зубы, гниют и выпадают, надо вставлять новые, идти к дантистам, платить большие деньги, а где их взять? Без зубов жить нельзя. Как пищу жевать? Как разговаривать с подследственными злодеями?
Я бы обнял Читаря, измученного, треснувшего, упорно влачащего свою тайную миссию. То ли счастливого, то ли про́клятого. Сколько древних рукописей он выучил наизусть, скольких деревянных болванов поставил на ноги? Чем заплатил за свой редчайший дар?
Я бы обнял Пахана, хозяина фабрики, пьяницу и буржуя, выживающего только за счёт упрямства. Фабрика – ерунда, он бы мог возглавить громадное производство, вести за собой тысячные отряды, он бы мог стать маршалом непобедимой армии, его ноги никогда не подгибаются, его голос всегда звучит как рёв медведя. Я бы обнял его и попытался успокоить, но такие люди покоя не знают. Как обнять бульдозер, сворачивающий камни? Как успокоить летящий по рельсам локомотив?
Я бы обнял каждого, кто знает обо мне, о деревянном изваянии Параскевы, о музыке, льющейся из деревянного плеера, о красном дереве, добытом с великими сложностями, о моих надеждах и страхах, о стружке, падающей на пол, о том, как из ничего рождается понемногу великая красота. Как из пустоты выпрастывается нечто. Но увы, никто не знает, как пальцы истязают материал, понемногу извлекая бытие из небытия. Никто не знает, как это медленно и мучительно.
Некого обнять: когда ты делаешь дело, ты всегда один на один с сырым материалом. Никто не поможет, даже если бы очень хотел: ты шагаешь по своему пути в ледяном одиночестве.
И, конечно, я бы крепко, сердечно обнял Геру Ворошилову. Она в смятении, она не знает, сколь очевиден её талант живописца, у неё нет семьи, мать давно отдалилась, отец умер; её преследуют существа из иного мира, деревянные чудовища, – как ей быть, на кого опереться? Её привычный мир пошатнулся. Она, как Алиса, провалилась в бездонную кроличью нору. Она либо сойдёт с ума, либо уцелеет.