Бывает, покажешь рабу божьему кулак – ему всё равно, покажешь топор или нож – тоже всё равно, а покажешь ассигнацию – так он тебе сразу друг дорогой. С одной стороны – объяснимо, с другой – противно.
Когда явился в Богородск, когда поставил на отшибе сарай, огородил его, когда мне привезли из Нижнего первые дубовые брёвна, когда закипело моё дело, и стал я заметен, и на меня стали оглядываться, если в воскресенье шагал по городской ярмарке, – тогда явился ко мне полицейский чин, расспросил, кто я таков, и я ответил, что вышел из леса, рождён староверами, и записей обо мне в обычных церковных книгах нет; ни крепостной, ни отхожий, ни закуп, отродясь вольный, сам по себе.
И хорошо бы, сказал я, иметь мне бумагу, чтоб там было написано, что я есть Антип Ильин сын, вольный древодел из артели Онуфрия Самарина, ныне давно покойного. А к какому разряду меня приписать – это уж ты, начальник, сам соображай.
– Соображу, не беспокойся, – ответил мне тогда чин, допил мой чай с сахаром, дожевал пряник, подсунутый мной на блюдце, походил, скрипя сапогами, по моему сараю, потыкал кулаком в брёвна – и подытожил:
– Как с тобой быть – подумаю.
Ушёл, и я его потом не видел.
Денег я ему не предлагал; не за что. Может, надо было предложить.
Читарь явился, как обычно, пешком, выглядел грязным бродягой, порты и рубаха полуистлевшие, подпоясанный жалким вервием, воняющий навозом и дорожной пылью, такого увидишь – ещё подумаешь, пускать ли на порог. Помню, я даже расстроился, когда увидел его; но помню также, что сразу понял, почему он такой.
Он был верен своему плану. Быть в самом низу, ниже низших, в придонном слое, в иле людском.
– Война началась, – сказал я ему. – Время пришло нам открыться. Если не сейчас, то когда? Я один, пеший и безоружный, буду стоить десятерых конных кирасиров с палашами. Истуканы должны пойти воевать. Мы пробьёмся через всех французов и убьём Бонапарта! И тогда войне – конец! Мы девяносто лет живём изгоями – а станем героями!
– Верно мыслишь, – похвалил меня Читарь. – И ты не первый, кто это предлагает. Только в армии ты должен будешь повиноваться приказам офицеров и генералов. Почему ты думаешь, что наши генералы хотят убить Бонапарта? Они его любят. И даже подражают ему.
– Хорошо, – сказал я, – не убьём, в плен возьмём!
– А возьмёшь в плен – так его сразу и отпустят, да с почестями.
– Всё равно, война кончится!
– Нет, – сказал Читарь. – Война кончится, когда начальство пожелает. Война кончится, когда майоры станут полковниками, а полковники – генералами. Когда все они добудут славу и ордена. А сколько солдатских жизней надо будет положить – о том они мало думают. И про тебя тоже думать не будут. И ты не надейся, что тебя нельзя уязвить. Если чугунное ядро в грудь попадёт – разлетишься на куски, как простой смертный. А допрежь того, перед всяким боем солдат получает от полкового священника благословение и отпущение грехов. Ни один поп не будет благословлять деревянное чудище, пусть и в облике человека. Наоборот: проклянут, анафеме предадут, назовут сатанинским исчадием. В церкви пробовал заходить?