Но это был отнюдь не единственный случай, когда холодная война едва не превратилась в войну горячую. За два десятилетия до описанного случая, 27 октября 1962 года, в самый разгар кубинского ракетного кризиса, возникла еще более тревожная ситуация. В то время, когда Хрущев и Кеннеди лихорадочно вели переговоры, стараясь предотвратить войну, в Северной Атлантике, в океанских глубинах, разразился кризис, о котором не было известно лидерам обеих сверхдержав. Корабли ВМС США обнаружили советскую подводную лодку Б-59, которая, чтобы уйти от наблюдения, погрузилась настолько глубоко, что потеряла связь с внешним миром. Экипаж подлодки, преследуемой американским авианосцем “Рэндольф” и одиннадцатью эсминцами, в течение нескольких дней не мог выйти на связь с Москвой. Никто на борту не знал, началась ли война, и не понимал, что делать.
В попытке заставить подлодку всплыть для опознания американцы принялись бросать за борт глубинные бомбы; русские – что совершенно неудивительно – восприняли эти действия как акт войны. Находившиеся на борту трое старших офицеров – капитан подводной лодки Валентин Савицкий, замполит Иван Масленников и начальник штаба бригады подводных лодок, капитан второго ранга Василий Архипов – непрерывно совещались, решая, как следует поступить. В случае отсутствия связи с Москвой командир имел полномочия реагировать на угрозы и право применить единственную торпеду с ядерной боеголовкой, входившую в корабельный арсенал. Американские преследователи об этом не знали и продолжали охоту за осажденной подлодкой.
Атмосфера на борту Б-59 была удручающей. Отказала система кондиционирования воздуха, температура поднялась до 50 градусов Цельсия, превратив лодку в финскую баню. Повысилось содержание углекислого газа, стало не хватать кислорода – все это никак не способствовало принятию разумных решений. Подходил к концу запас питьевой воды; экипаж получал по одному стакану воды в сутки. Глубинные бомбы продолжали падать, и находившийся на борту офицер разведки Вадим Орлов позже вспоминал: “Это было то же самое, что сидеть в железной бочке, по которой кто-то непрерывно колотил кувалдой”. В этом аду капитан Савицкий пришел к выводу, что война началась. “Наверху наверняка бушует война, а мы прячемся на дне. Нам надо ударить. Мы погибнем, но не посрамим честь флота”, – сказал он и отдал приказ нацелить на “Рэндольф” торпеду Т-5 с зарядом 15 килотонн.
Масленников согласился с доводами командира. Устав предписывает, что решение об атаке требует согласия капитана и замполита. Однако должность Архипова как начальника штаба бригады ставила его в положение, равное положению командира лодки Савицкого. Для использования атомной торпеды требовалось согласие всех трех командиров. Савицкий и Масленников высказались за удар, и теперь бремя решения целиком и полностью легло на широкие плечи Василия Александровича Архипова. Он сказал, что атомная торпедная атака превратит “Рэндольф” в пар и этот акт станет первым выстрелом Третьей мировой войны. Ни в Кремле, ни в Белом доме не знали о том, что офицеры-подводники в этот момент принимали самое ответственное в своей жизни решение. Говоря словами историка Артура Шлезингера-младшего, “это был не только самый опасный момент холодной войны. Это был самый опасный момент в истории человечества”.