Она спала, разметавшись на кровати. Я не стал будить любимую, осторожно поправил одеяло, поцеловал в припухшие после бурной ночи губы и на цыпочках вышел за дверь. Стараясь не греметь сапогами, спустился по лестнице, спрятал в кабинете Валленштайна ампулы с вакциной и покинул особняк.
В предрассветных сумерках с граем кружили вороны. На деревьях хрипло переругивались галки. Голуби трясли головой, бегая по тротуарам в поисках случайной крошки. Дребезжащий трамвай, позвякивая, вкатился на площадь, пересек ее по диагонали и скрылся в каньоне Ратхаусштрассе, помаргивая сигнальными фонарями. Ранние пешеходы зябко кутались в шубы и пальто. С вокзала доносился неясный гул голосов и звонкие крики мальчишки – разносчика газет. На невидимой отсюда платформе недовольно заворчал паровоз. Чуть позже запыхтел еще один труженик стальных магистралей и тонко засвистел, стравливая избыточное давление.
Я неторопливо дошел до машины. Хлопнув дверцей, сел в холодный салон. Двигатель завелся на удивление быстро. Я подождал пару минут, следя за стрелкой датчика температуры, потом с усилием воткнул первую передачу и направил стреляющий глушителем «хорьх» в сторону лаборатории.
Помещение встретило тишиной, запахом пыли и медикаментов. Мейнера на месте не оказалось – наверное, он уже трясся в вагоне где-нибудь на просторах оккупированной Белоруссии или Украины. В кабинете Валленштайна все осталось, как было: тот же бардак на полу, повисшие на одном гвозде полки, развороченный сейф в углу. Я внимательно просмотрел уцелевшие бумаги, пролистал книги в поисках заметок на полях и других записей, порылся в кучах мусора – ничего, что могло бы помочь найти следы Шпеера и Сванхильды.
После кабинета обыскал стол, за которым Валленштайн записывал ход экспериментов над оборотнями. На всякий случай заглянул в клетки и вольер, где содержались вервольфы. Правда, долго там не задержался: вонь стояла такая, что вышибало слезы. Зато она хорошо прочистила мозги, и я быстро набросал в уме новый план.
Больше меня в лаборатории ничего не держало. Я отправился домой и на обратном пути заглянул в полуподвальный магазинчик, где купил для Марики бутылку настоящего французского шампанского и коробку швейцарских конфет. Седой старик с лысиной в виде тонзуры, тощими усами и крючковатым носом запросил баснословную сумму.
– Контрабанда, – прошамкал он, поддернув черный нарукавник.
Бумажник барона чудом не потерялся во время недавних приключений. Я заблаговременно переложил его из старой шинели в новую – помимо денег в нем хранилось удостоверение – и сейчас высыпал на прилавок все до последнего рейхспфеннинга. Забрал хрустящий бумажный пакет с нацистским орлом с одной стороны и черно-белым портретом Гитлера с другой и вышел из тесного помещения.