К десяти утра улицы заметно оживились. Появилось больше машин, по тротуарам бегали дети, подростки кучковались у фонарных столбов, дымя одной папироской на всех. Почтенные фрау спешили в магазины отоварить оставшиеся карточки. Не менее почтенные бюргеры торопились по делам, неся в руках портфели или свернутые в рулон газетки. Из казарм на перекрестки выползли военные патрули. Офицеры проверяли у горожан документы, солдаты молча глазели по сторонам, вздыхая, как лошади, и топча наметенный ночью снег шипованными подошвами.
За квартал до особняка навстречу мне проехал черный «мерседес» с затемненными стеклами. Я горько усмехнулся, подумав, что в нем наверняка везут в тюрьму выявленного гестаповцами противника режима.
Со скоростью сорок километров в час «хорьх» вкатился на площадь. Сделал «круг почета», следуя указаниям дорожных знаков, завернул за угол особняка, рыкнул мотором напоследок и затих. Перегнувшись через спинку водительского кресла, я взял с заднего сиденья пакет с гостинцами, запер дверь машины и через минуту поднялся на крыльцо ставшего на время родным для меня дома.
Я по-тихому вошел в дверь и сразу почувствовал тревогу.
В углу валялась пустая вешалка, на полу виднелись следы армейских сапог и густой веер из красных клякс. Кое-где гипсовая лепнина оказалась сбита со стен и растоптана в крошево. Шелковая драпировка была местами изрезана.
– Отто!
Я вздрогнул, повернулся на голос и увидел Шпеера в дверях кабинета. Тот стоял со скрещенными на груди руками, привалившись плечом к косяку. На левом запястье тускло поблескивал серебром тот самый браслет с черепами.
– Не ожидал меня увидеть? А зря! Фюрер велел следить за тобой, вот я и слежу.
– Вижу, как ты следишь, – пробурчал я и кивнул на испорченную стену: – Твоя работа?
– Ну что ты, Отто. Нет, конечно. Это девица во всем виновата. Одного храброго немецкого солдата лягнула. Другого укусила. Третьему головой нос разбила, бедняга чуть в крови не захлебнулся. Строптивая она у тебя. – Шпеер покачал головой. – Просто жуть. А что ты в дверях стоишь? – Он отделился от косяка и, улыбаясь, развел руки в дружеском жесте: – Проходи, чувствуй себя как дома.
– Я и так у себя дома, – сказал я и с огромным удовлетворением отметил, как с самодовольного лица оберфюрера сползает идиотская улыбка.
В кабинете от прежнего беспорядка не осталось и следа. Ящики были задвинуты в стол, мебель расставлена по местам, книги вернулись на полки громоздкого шкафа. Будто и не было обыска и сожженных тетрадей барона. Даже гора пепла исчезла из камина, в котором опять полыхал огонь. Чудеса, да и только!