Больше всего досталось мне и Вольфгангу, поскольку нам противостоял бугай с пудовыми кулаками. Первым же ударом здоровяк отбросил моего напарника к стене. Вольфганг сильно приложился затылком о шершавый бетон и, оглушенный, сполз на пол.
Я бросился противнику под ноги и вонзил зубы в его бедро. Согласен, мало похоже на героическое поведение, но я далеко не Шварценеггер, а громила, которого я укусил, фактурой и ростом был с Валуева и даже внешне чем-то на него смахивал.
Здоровяк заорал, дернул ногой, но я вцепился в нее мертвой хваткой и еще сильнее сжал челюсти. Взвыв от боли, фриц занес огромный кулак над моей головой. Он хотел мощным ударом проломить мне череп, но люди Шелленберга не дали ему это сделать, навалившись на него со всех сторон, как свора собак на медведя.
Немец злобно пролаял что-то вроде «штинке шайзе»[7] и повел могучими плечами. Одно короткое движение, и мои помощники разлетелись от него, как сбитые шаром кегли!
И все же их атака дала мне секундную передышку. Не разжимая зубов, я вытащил из кармана галифе одну из шприц-ампул, сбил пальцем защитный колпачок, вонзил иглу в ногу бугая и сдавил мягкие бока жестяного тюбика.
– А теперь бежааать! – заорал я не своим голосом, отвалился от немца, как насосавшаяся крови пиявка, и, вскочив на ноги, прытко побежал к стоящему возле открытой двери Гансу.
Тот действовал по плану. Пока мы отвлекали здоровяка, он отстегнул ключи от пояса погибшего первым охранника, отпер узилище с номером тринадцать на массивной двери и теперь махал нам рукой, крича, чтобы мы поторапливались. Дыша, как загнанные кони, мы толпой ввалились в камеру к напуганной Марике. Ганс сразу же захлопнул дверь, дрожащими руками запер ее изнутри и толкнул заслонку «кормушки». Тяжелая пластина с грохотом стукнулась о железо массивной двери.
Мы с Дитрихом отпихнули Ганса и столпились около небольшого отверстия, наблюдая за происходящим в коридоре. А там было на что посмотреть: вакцина стремительно изменяла тело орущего от невыносимой боли бугая. И без того крупные мышцы резко увеличивались в размерах. Одежда трещала по швам. Вскоре она порвалась и повисла лохмотьями на покрывшейся серой шерстью могучей фигуре. Трехгранные когти с хрустом проткнули сапоги и вместе с оволосевшими пальцами вылезли наружу. Чуть позже ступни стали еще больше, и кожаная обувь полопалась с громкими хлопками. Тряся ногами, оборотень освободился от обрывков обуви, рыча и мотая при этом головой. Его челюсти с треском вытягивались, приобретая характерную форму. Зубы трансформировались в острые клыки, с которых на пол закапала желтоватая слюна. Уши заострились и теперь сильно смахивали на волчьи.