Почувствовав себя Чкаловым, я полностью убрал закрылки, добавил газу и поднял «юнкерс» на высоту в полторы тысячи метров от земли.
Ровный гул моторов навевал дрему. Я боролся со сном изо всех сил: бил себя по щекам, щипал нос и уши. Борьба шла с переменным успехом. Кажется, один раз я все-таки отключился на несколько секунд, а может, и больше. Очнулся как от резкого тычка в бок, глянул осоловелыми глазами на приборную доску и мгновенно стряхнул с себя остатки сна. Стрелки альтиметра крутились, отсчитывая быстро тающие метры. Я резко дернул штурвал на себя, добавил тяги. Движки дружно загудели, увлекая самолет в родную стихию. «Юнкерс» занял прежний эшелон, а я дал себе слово больше не спать, пока не сядем на землю.
На помощь пришла знакомая с первого курса система. Помнится, в начале студенчества я сильно загулял, радуясь новообретенной свободе, и к концу второго семестра пришел с долгами по пустяковым, в общем-то, дисциплинам: истории, психологии и философии.
Декан факультета, он же мой двоюродный дядька по совместительству, вызвал меня к себе. В тот день я не больно-то и спешил к нему. Поболтал сначала с одногрупниками, отвесил комплименты паре симпатичных девчонок с исторического факультета, они жили в общаге в соседней комнате с моим друганом Мишкой Теплаковым, пошатался по коридорам универа.
– Вот что, Саня, – сказал дядька, когда я все-таки заглянул в деканат. – Понимаю, ты сейчас студент и у тебя веселая, вольная жизнь, – продолжил он, сложив руки в замок и глядя на меня добрыми глазами сквозь стекла очков. – Но, будь добр, измени отношение к учебе. Игорь Петрович и Маргарита Сергеевна согласны поставить тебе хорошие оценки, если ты сдашь им в понедельник рефераты. А вот Соломон Моисеевич не соглашается ни в какую. Он требует, чтобы ты принес все его лекции, переписанные тобой лично.
Я отмахнулся, мол, ерунда, возьму тетрадь у кого-нибудь – и все.
– Нет, Саня, не ерунда, – твердо сказал дядя. Как щас помню, я даже опешил тогда немного. Никогда его таким не видел. Он всегда такой мягкотелый: уси-пуси, тю-тю-тю, а тут чуть ли кулаком по столу не стукнул. – Ты своим разгильдяйством настроил против себя самого вредного человека в университете. Да у этого Соломона Моисеевича уникальная память. Он помнит почерки всех студентов, что когда-либо учились у него. Ты ему письменные работы сдавал?
– Ну, сдавал, – ответил я, начиная понимать, что меня ждет.
Дядя полез в ящик стола и достал оттуда с десяток пухлых тетрадей.
– Это все, чем я могу тебе помочь.
– Что это? – спросил я, не решаясь взять «подарок» в руки.