В тридцати километрах от немецкой столицы я догнал колонну грохочущих танков. Железные коробки неторопливо плыли по дороге, занимая большую часть полосы. Навстречу двигался пехотный полк. Солдаты громко топали сапогами по стылому асфальту, выбивая искры шипами на подошвах. Места для маневра оставалось не так и много.
Плестись в конце лязгающих гусеницами панцервагенов не хотелось. Ждать, когда закончится серая лента из одинаковых с виду солдат, мне тоже не улыбалось. Я перестроился, взял курс на узкий просвет между железной и живой змеями. «Опель» покатил вперед, громко крякая хриплым сигналом. Прижимаясь ближе к бронеходам, за минуту проскочил узкий перешеек и снова оказался на просторе. Нога автоматически вдавила педаль, белая стрелка быстро поползла по шкале спидометра. Вскоре обе колонны остались далеко позади, а там и вовсе скрылись за поворотом дороги.
За спиной раздался протяжный стон. Я посмотрел в узкий овал зеркала на лобовом стекле. Водитель очухался и теперь сидел, обхватив голову руками.
– Что произошло? – спросил он слабым голосом, глядя в одну точку перед собой.
– Ты потерял сознание.
Я сбросил скорость, повернул руль вправо. «Опель» свернул с дороги и встал на присыпанной порошей гравийной обочине, шумно тарахтя двигателем. В зеркале заднего вида были видны тающие в морозном воздухе белые облака выхлопных газов. Выключив зажигание, я положил руку на спинку пассажирского сиденья и повернулся к шоферу:
– Мы чуть не разбились. Хорошо, серпантин остался позади, а то бы лежали сейчас в пропасти с раздробленными костями или еще того хуже – дымили обугленными тушками. Тут, куда ни глянь, со всех сторон повезло: ты в отключке педаль газа не зажал, «опель» врезался в сугроб, а не в скалу, я машину водить умею.
Последний пункт я упомянул не для красного словца. Года полтора назад, готовясь к военно-исторической реконструкции одного из эпизодов Сталинградской битвы, я где-то вычитал, что во время войны около тридцати процентов командного состава Красной армии не имело навыков управления автотранспортом. Думаю, у немцев с этим дела обстояли не лучше.
– А девушка? Что с ней?
– Какая девушка? – Я так искренне удивился, что сам Станиславский не посмел бы бросить знаменитое: «Не верю!»
Шофер поморщился, массируя виски.
– Ну, та, что на лыжах спасалась от лавины.
– Э-э, голубчик, да ты совсем плох. – Я покачал головой, цокая языком. – Давно медкомиссию проходил? С сердцем, сосудами все в порядке?
– Да, господин штандартенфюрер, в порядке, – кивнул водитель, опять замычал и схватился за виски. Какое-то время он сидел, обхватив голову руками, а потом заговорил: – Медкомиссия этим летом была. Не знаю, что со мной случилось.