Все закончилось. Мать повели к машине. Мелькнула черная ряса священника. Желающим помянуть прямо на кладбище предоставили водку, и она забулькала в походную, небьющуюся тару.
Паша отошел к кустам и присел на скамью у соседней могилы, рядом разместились двое, похоже студенты.
- Может, обкололся и попер на рожон? - тихо сказал один, в пиджаке, с белым платком на рукаве.
- Глупо, говорят, попался, - поддержал второй, совсем мальчишка, лет восемнадцати, одетый несоответственно: в футболку и джинсы, в ухе серьга.
- Турнули из-за бабы, и влетел, как дурак. - выпил и констатировал: -Плохая водка. Ты-то пойдешь долг исполнять?
- Я деньги коплю, - хихикнул мальчишка с серьгой, а из кустов выполз совершенно пьяный Пашин знакомец, требовавший водки в магазине на христианский помин.
- Смерть Чечне! - сказал алкаш. - Атомную бомбу на них! Налейте, ребята!
- Жирно будет! - сказали ребята, но, впрочем, нацедили последки из практически порожней бутылки.
- Ну что, двигаем? Зайдем на поминки, а после - девчонок попроведаем.
- Канаем!
Молодые сыны Отечества бодро пошагали с кладбища. Пьянчуга, клича сотоварища: "Сань, ты где?" - скрылся в кустах. Паша остался в одиночестве на скамье, а Андрей - в трех шагах, в новой своей обители, "праведен, ибо убит на поле брани" - так и священник сказал. Выходит, это тебя я искал в своем странствии, а нашел могилу. Но ты ведь был обыкновенный, грешный, а сделался праведным в самый момент смерти, когда принял удел свой, на самой границе двух миров, уже недостижимый для нашей реальности, когда были открыты обе двери и ты стоял, колеблемый сквозняком вечности. Что ж это за сила такая - смерть, что она преобразила тебя? Что за величие в ней? Или в преодолении ее? Или в стезе этой высокой, промыслительно постлавшейся тебе под ноги? Ответь, Андрей-воин, из-под своего дубового креста! Наверняка знаешь ты теперь больше, чем я.
Снова зашумела листва под ветром, сдвинулся в высях сухой, горячий воздух. "Злобою душезлобного мира озлобленную... перешедшую душу во адово дно не отрини..." Трижды погибельная, троекратная злоба висит на шее камнем. И братом признаю тебя, Андрей, только потому, что ты - мертв.
Паша подошел, опустился на колени, уткнулся лбом в жесткие сосновые иглы, вдохнул смоляной дух веток и парной, теплый - земляной и пребывал так долго-долго, без мыслей, без чувств, будто завершился его собственный путь и в последний раз плачет над ним, отлетая, ангел.
- Слышь, мужик, тебе чё, плохо? Ты, может, помираешь? Сань, ты оставь каплю, здесь братан помирает.