Кстати, о Габриэле. Я, наконец, вспомнила ее летний совет и утащила Ульриха в стену для важного разговора. Во всех остальных местах уединиться не получалось. Рядом постоянно крутился кто-то из ордена. Элиас и Рашель вели себя деликатно, а Брайс демонстрировал неуемность и доставал всех и сразу, не отходя ни на шаг. А куда ему было еще податься. Изгоям в Гвендарлин опасно в одиночку. Мы все это отлично понимали. Приходилось терпеть его вечное плохое настроение.
Если Ульрих и удивился моему поступку, виду не показал. Посмотрел внимательно, ни о чем не спрашивая. Просто ждал, когда заговорю сама. Но слова дались ох как нелегко. Их будто клещами из меня вытаскивали.
— Летом твоя мать сказала, что ты знаешь способ вычислить моего… хм… — я запнулась, не зная, как назвать индивида, поспособствовавшего моему появлению на свет.
Ульрих торопливо закивал, помогая мне выбраться из «затруднительной ситуации».
— Да, матушка меня предупредила. Я ничего тебе не говорил. Ждал, когда сама…э-э-э… созреешь. Способ есть. Но он не слишком приятный и требует времени.
— Почему же ты не рассказывал о нём в прошлом семестре?
Вопрос прозвучал, как упрёк. Хотя разве я не имела на это права?
— Потому что, — Ульрих отвел взгляд и — о, чудо! — покраснел. — Этот способ пригоден, если ты минимум два месяца живешь там, где тебя… ты… того… Ну, в общем, мы же считали, что твой отец — мужчина в костюме шута. А ты не жила в замке Ван-се-Росса.
Теперь краской залилась я. Вон оно что…
И, правда, непростая тема для беседы. И неудобная.
— Так в чем заключается способ? — спросила как ни в чем ни бывало, хотя лицо горело всё сильнее и сильнее.
— Нужно два месяца пить особую настойку, — затараторил Ульрих. — Матушка ею меня уже снабдила. Сложность в том, что она мерзкая. Не только на вкус. Ты почувствуешь себя уставшей, вялой и безразличной ко всему на свете. Чем дальше, тем хуже. Лишь на исходе полутора месяцев эффект начнет слабеть. А потом… потом… появятся зачарованные сны. Они расскажут, точнее, покажут прошлое.
Я вытаращила глаза.
— Сны покажут, как я… меня… того… то есть, я хочу сказать… Ох…
Я уже не понимала, какое чувство сильнее: смущение или злость. Щеки горели уже точно не от стыда.
Ульрих пожал плечами, стараясь не встречаться со мной взглядом.
— Это же сны. Они не столь буквальны. Скорее, ты увидишь некие обрывки, знаки. Вот.
Я молчала. Одолевали сомнения. Способ странный и не факт, что действенный. А мои рассеянность и безразличие ко всему на свете очень некстати, учитывая проблемы ордена и Гвендарлин в целом.