Менгеле – европейский князь тьмы. Горделивый медик вскрывает, пытает, сжигает детей. Отпрыск культурной семьи, насвистывая веселые мотивчики, отправил четыреста тысяч человек в газовые камеры. Он долго верил, что легко отделается, – он, «выродок, тварь из обожженной глины», возомнивший себя полубогом, растоптавший законы и заповеди и не моргнув глазом обрекший на такие страдания и горести людей, своих братьев.
Европа – юдоль плача.
Европа – некрополь цивилизации, уничтоженной Менгеле и его подручными из черного режима с эмблемой в виде черепа, ядовитое острие стрелы, выпущенной еще в 1914-м.
Менгеле, образцовый служащий заводов по производству смерти, убийца Афин, Рима и Иерусалима, рассчитывал уйти от кары.
Но вот он предоставлен сам себе, обуздан в сути своей, затравлен – современный Каин, скитающийся по Бразилии.
Отныне для Менгеле начинается нисхождение в ад. Все, что осталось ему, – лишь глодать свое сердце, скрываясь во тьме.
Обвязавшись полотенцем вокруг талии, Менгеле стоит в ванной перед зеркалом, ругаясь сквозь зубы. Круги под глазами еще заметней, их синеватый оттенок контрастирует с бледностью кожи, живот ввалился, грудные мышцы дряблые. Как он постарел за эти последние месяцы! Поджав губы, он покусывает ус – седеющий, омерзительный подонок из какого-то балагана, думает он, как мало осталось германского, истинно гордого; даже похлебав супа, он теперь облизывается, точно бездомный кот. Усы ему противны, зато хоть как-то скрывают заметную щербинку меж двух передних резцов – так ему спокойней; притом что уже год, с тех пор как он в Бразилии, почти ничто не в силах ниспослать ему покой, и в это утро 7 октября 1961 года он еще тревожней, чем всегда, и вдобавок этот мучительный комок в животе. У зеркала он машинально трет себе виски, как будто эти простые движения пальцами снизу вверх могут отогнать все его несчастья и разгладить все приметы лица, этого проклятого лица, которое до смерти надоело ему и в конце концов его выдаст, этой самой дырочкой между зубами, еще Ирена пятнадцать лет назад предупреждала его.
Менгеле закрывает глаза и – он-то, не верящий ни во что, – сжав кулаки, тихонько повторяет мантру Руделя: погиб только тот, кто сам признаёт свое поражение. Сейчас ему надо действовать, побриться и почистить зубы, надеть холщовые штаны, башмаки, рубашку из сурового полотна, которую он застегнет по самый ворот, без галстука, уже слишком жарко, и напялить поладней широкополую шляпу, без которой ему уже не обойтись. Менгеле хватает два чемодана и спускается по лестнице, у подножия которой его уже ждет улыбчивый человек: он забирает чемоданы и помещает их в багажник скромненького «форда англии». Когда они уезжают с виллы Итапечерика, на часах еще нет восьми утра.