Услужливый господин носит темные очки, и его зовут Вольфганг Герхард. Он – представитель «Камераденверк»[23] Руделя в Сан-Паулу, и летчик уже связывался с ним, когда Менгеле переправляли в Бразилию. Семья в Гюнцбурге сперва была настроена скептически: этот Герхард, он ведь вовсю гребет под себя с тех самых пор, как в 1949 году уехал из Австрии, – а если вздумает вымогать баснословные деньги? Как можно доверять тому, кто поет в церковном хоре и любит выпивать, а уж на этот счет их информаторы точны? Рудель успокаивает их: Герхард не потребует ни пфеннига, покровительствовать военному преступнику ранга Менгеле – высокая честь, признание, бесценное для такого фанатичного нациста, как он. Он и сына назвал Адольфом. И мечтает прицепить труп Симона Визенталя к бамперу своей машины и протащить его по улицам, как поступают в день свадьбы с консервными банками. А на Рождество на вершину елки семейство Герхард водрузило свастику.
Пока его водитель протискивается на своем авто в северном направлении, Менгеле пристально рассматривает его мохнатые лапы, лежащие на руле, и ноги, слишком длинные для салона «форда». Герхард напоминает ему подростка, который взгромоздился в песочницу для малышей и радуется, что сумел удивить сверстников, усомнившихся в его геройстве. Герхард насвистывает – под конец войны ему только исполнилось двадцать, а сейчас он распространяет невнятные пропагандистские журналы и антисемитскую бульварную газетенку, так что сегодня для него великий день. Эта миссия достойна солдата элитных частей, а ведь он мог бы в них служить, если бы против нацистов не объединились силы зла: привезти знаменитого доктора Менгеле в тайное убежище, которое он же для него и нашел, он сам, малыш Герхард, бывший рядовой, – это уединенная ферма в окрестностях Нова-Эуропа, в трехстах километрах от Сан-Паулу. Владеют ею пара венгров, Геза и Гитта Штаммеры. После войны они бежали с родины из-за советского вторжения, а Герхард несколько лет назад познакомился с ними на собрании экспатов из Центральной Европы. Они люди простые и политически благонадежные, лишних вопросов задавать не станут.
Все засушливей пейзаж, все беспокойней Менгеле. В который раз он требует от Герхарда рассказать ему подробности плана, который тот состряпал с благословения Руделя и Гюнцбурга. У австрийца уже вошло в привычку успокаивать беглеца; как только тот появился в Бразилии, он дал ему работу в своем ателье, утешал и ободрял как сын родной. Для Герхарда посвятить себя заботам о Менгеле означает спасти Берлин от пожарищ, это и долг и награда одновременно, и так уже целый год: дела, семья, двое детей отошли на второй план.