Хохбихлер был пташкой непростой. И ел изящно, и говорил красиво, а кровяную колбасу умел сделать на славу. За несколько дней до Рождества он топором как шмякнул свинью прямо по черепу, да и перерезал ей горло страшным ножом, который сам накануне заточил. Кровь лилась ручьями, так он ее слил в тазики и, сам по локти в кровище, взбивал ее и перемешивал, чтобы не свертывалась, а потом как одержимый давай рыться во внутренностях скотины и, уже весь в крови, вырвал оттуда легкие, почки, печенку и кишечный жир, так что Штаммеры и их батраки с семьями славно всем этим угостились в рождественский вечерок.
Как-то утром, когда он отправился в поле, Гитта зашла к нему в комнату – он-то, вот редкий случай, забыл дверь запереть на ключ, – и порылась в его вещах. Кроме очень аккуратно сложенной и фирменной одежды, она нашла там английский зонтик, сотни долларов в крупных купюрах, газеты и научные журналы на испанском и на немецком, пухлую записную книжку, запертую на висячий замочек, какие-то чертежи, которые она не решилась оценивать, пластинки с операми, книги – имена авторов ни о чем ей не говорили: Хайдеггер, Карл Шмитт, Новалис, Генрих фон Трейчке. Поэтому она и удивилась лишь наполовину, когда случай открыл ей, кто же на самом деле этот Хохбихлер. В ту субботу, 27 января 1962 года, Геза привез из Сан-Паулу толстую ежедневную газету, а на передовице – статья в честь семнадцатилетней годовщины освобождения концлагеря в Освенциме и фотография сияющего молодого доктора из СС, прозванного Ангелом смерти, какого-то Йозефа Менгеле, который до сих пор в бегах. Портрет привлек внимание Гитты, заметившей и пронзительный взгляд доктора, и его мефистофельские брови, щербинку между верхними резцами, немного выпуклый лоб. Она послала старшего сына Роберто за Хохбихлером, которому показала фотографию. Задрожав и смертельно побледнев, тот вышел из комнаты без единого слова.
Тем же вечером швейцарский фермер после ужина, к которому едва притронулся, признался Штаммерам, что, «к несчастью», он тот самый Менгеле, но не совершал преступлений, в которых его «по указке евреев» обвиняет пресса.
Вправду ли или прикинувшись, но чета Штаммер посмеялась над злодеяниями Менгеле и над Освенцимом. В годы войны Геза учился в Германии; ни его, ни будущую жену ничуть не волновали ни депортация евреев из Венгрии, ни массовые убийства, совершенные в конце 1944-го боевиками «Скрещенных стрел» на берегах Дуная, когда расстреливали или живьем сбрасывали в ледяную воду евреев, цыган и противников режима Салаши