Прежде чем откланяться, Зедльмайер немного прогулялся с Менгеле. Впалые щеки, небритость – его друга, обычно столь щепетильного, не узнать в этом смешном пугале. С тех пор как Штаммеры поняли, кто он такой, его гложет тоска и он очень огорчен слухами, иногда доходящими и досюда, если удается почитать газету, – о процессе над Эйхманом в Иерусалиме. Он умоляет Зедльмайера вытащить его из этой сети. Он уже на грани, опустошенный таким беспрестанным бегством, из одного тайного убежища в другое, одинокой жизнью загнанного зверя, среди ягуаров и муравьедов. И еще эта саванна и проклятая жарища. Он уже трех страниц подряд прочесть не может: вот-вот совсем обезумеет. Зедльмайер помогает ему прийти в себя и протягивает платок, сперва отряхнув габардиновый костюм: семья Менгеле не оставит его, деньги способны двигать горы. Марта, только что переехавшая с Карлом-Хайнцем в Мерано, в Южный Тироль, весьма приободрилась; верная немецкая супруга, она ответила отказом на все запросы журналистов о встрече, он может доверять ей. Менгеле не смог удержаться от вопроса: а Ирена? В прекрасной форме, цветет как никогда, признался Зедльмайер. Рольф во Фрибурге и тоже неплохо живет, но под влиянием матери стал высокомерен с кузенами и всей семьей. Он планирует изучать право. Зедльмайер пристально смотрит прямо в покрасневшие глаза Менгеле: они должны прекратить переписку, это слишком опасно, какие-то неизвестные люди рыщут у завода и семейной усадьбы в Гюнцбурге, то же самое и в Мерано, Марта чувствует за собой слежку. В прошлом месяце к ней приходили два электрика, хотя она никого не вызывала. Ему можно говорить только с Герхардом.
Следующие недели выдались грозовыми на ферме в Нова-Эуропа. Жгучие ливни затопили саванну, мальчуганы Штаммеров избегали дядю Петера, Геза весь истерзался при мысли, что семью приходится бросать на милость фанатичного нациста и возможного налета молодцов из «Моссад», а самому за грошовую зарплату ехать измерять земельные участки вдали от семьи. Гитта подстерегает малейшее движение Хохбихлера. Ни на что не реагируя, хмурый, он сидит за столом, мгновенно отводя взгляд всякий раз, как она хочет посмотреть ему в глаза. Едва закончив обедать, он запирается на два оборота у себя в комнате, и до Гитты долетают его невнятное бормотание и звук непрерывных шагов. В кукурузных полях Хохбихлер рычит, давая распоряжения батракам, и взрывается гневом, если они не слушают или плохо понимают его ломаный португальский. Но они, эта троица лодырей (двое чернокожих, одна метиска), хотя бы боятся его и работают вовсю, замечает Гитта, а то на все плевали – так мало авторитета заслужил у них Геза. А вот военный преступник их заставил работать.