. Сидя в переполненном зале, они свистели, как все, каждый раз, когда на экране возникал сатанинский еврей, и хрустели вместе с соседями сахарным печеньем в форме свастики с малиновой начинкой. У обоих медиков нацизм вызывал одинаковый энтузиазм. Менгеле много раз писал ему из Аргентины – но барон, уничтоживший в конце войны все свои архивы и компрометирующие бумаги, никогда не отвечал ему. Ни его, ни Фишера правосудие никогда не преследовало.
Ублюдки, сукины дети, сукины дети, ублюдки, ноет Менгеле, стоя на вышке и вздымая сжатые кулаки.
В 1967 году девяностотрехлетний Фишер спокойно умрет в своей постели, два года спустя в автомобильной катастрофе погибнет фон Фершуэр.
Догадывается ли он, что жена ловчит и врет? Знает ли о ее беспорядочных сношениях с брюзгливым нацистом? Геза Штаммер позорит Менгеле. Беспечный и ленивый бонвиван, венгр любит выпивать, горланить песни и курить, прожигать жизнь, которую доктор Хохбихлер – так он его зовет, чтоб позлить, – отравляет ему, когда он возвращается на ферму: Менгеле презирает его и не думает этого скрывать. Если бы на ферме рассчитывали на одного только Гезу, Штаммеры давно бы сгнили в глуши саванны. Зато на деньги семьи Менгеле им удалось перебраться сюда, закупить сельскохозяйственную технику, увеличившую прибыли, а Гитта смогла прикупить одежды, постельного белья и посуды, о которых раньше не смела даже мечтать. Кроме того, Менгеле обладает ею, вот и считает себя вправе давать советы неудачнику Гезе. Ему давно следовало бы потребовать надбавки у своего хозяина, который бесстыдно использует его труд; а тому с женой надо поосмотрительнее воспитывать сыновей, их образование оставляет желать: например, Роберто – его стрижка «под горшок» неприлична, пусть почаще заходит в парикмахерскую. Не домашний очаг, а настоящий бардак, а все потому, что у главы семьи нет никакого авторитета. Стоит Гезе закурить или опрокинуть стаканчик сливовицы, как Менгеле читает ему нотации, напоминая о борьбе нацистов с раковыми болезнями, превентивных кампаниях против табака и химических добавок, о запрете курить в общественных местах, первых вагонах для некурящих в поездах Рейха. За столом он запрещает Штаммерам разговаривать по-венгерски, уверенный, что они составляют заговор или насмехаются над ним. Он требует цельнозернового хлеба, облегчающего ему пищеварение, и жалуется на мадьярские специи, от которых Геза с мальчуганами без ума: рыбный суп с томатами и перцами, телячьи котлеты, фаршированные гусиной печенью. Даже благоволя к музыке Листа, Менгеле презирает венгров: «малый народец», одаренный лишь «субкультурой». В Гезе якобы воплотились все пороки его страны, и Менгеле нравится их выпячивать, когда рогоносец-землемер проводит выходные с семьей. Редко выдаются воскресные обеды, на которых лишенный всех званий баварский медикус избавил бы Штаммеров от долгих исторических краснобайств о крахе Венгрии, во всех смыслах стоящей ниже «честной и трудолюбивой» Германии, которой та была весьма двуличной союзницей в военное время, а теперь вот расчленена, две трети ее территории оккупированы Советами, «примерное наказание для цыганского народца, умеющего делать разве что салями и паприку».