Загнанный в угол ринга, Геза ловко уворачивается от Менгеле. Униженный перед женой и детьми, он никогда не возражает напрямую – авторитарный немец слишком резок, – зато с наслаждением и лукавым юмором дразнит, издеваясь над его расовыми теориями и тевтонским превосходством: «Да ведь и Германия тоже оккупирована, доктор Хохбихлер», – осмеивая фюрера, которого называет «вегетарианским импотентом» и, к вящей радости детей и Гитты, неплохо с него обезьянничает, водрузив на голову дуршлаг, махая сжатыми кулаками, воинственно изогнув уголок губ с белой пеной слюны. Во всех раундах Геза побеждает Менгеле, а тот все превозносит Гитлера – «человека века и титана Истории в одном ряду с Александром Великим и Наполеоном», после чего встает на дыбы и с оглушительной руганью хлопает дверью столовой, чтобы укрыться на своей вышке. Геза, подбадриваемый сыновьями и батраками, которые постоянно жалуются на Менгеле, проявляет еще больший талант, выводя того из себя. Как-то в воскресенье он пытается сфотографировать его новеньким «никоном»; в следующий раз сообщает, что видел неподалеку подозрительную группу израильских туристов; а еще как-то, садясь за стол, говорит, что Менгеле с такими чудовищными усами похож на Граучо Маркса. Он не упускает случая подсунуть ему газеты, где говорится о его преступлениях, аресте какого-нибудь нациста, процессе над военными преступниками в Западной Германии или о подвижничестве Симона Визенталя. Чаще всего буфером между двумя мужчинами встает Гитта, и все заканчивается мирно. В иных случаях на выручку зовут Герхарда – и тот в конце концов приносит в хозяйство покой, коробку шоколадных конфет и пачку долларов в придачу, пока Геза снова собирается в путь – и Менгеле опять зловещий хозяин фермы.
Но в понедельник после Пасхи 1964 года, через несколько недель после того как Менгеле лишили всех университетских званий, у них доходит до рукоприкладства. По радио передают репортаж о процессе об Освенциме, он длится во Франкфурте уже несколько месяцев. Там то и дело звучит фамилия Менгеле, выжившие свидетельствуют о его злодействах и жестокости. Геза подзадоривает: «А ведь и вам, доктор Хохбихлер, следовало бы набраться смелости и восстановить справедливость! Вам, кто так рьяно доказывал, что смерть бывает ценной и полезной, отступать не пристало! Вы всего лишь исполняли свой долг, не так ли, вам не в чем себя упрекнуть? Тогда держитесь как солдат и отправляйтесь-ка, объясните вашим соотечественникам, что в Освенциме вы боролись против их вырождения и за их расовое здравие…»