– «Не желай дома ближнего твоего; ни жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего», – прочел на память Воронцов.
– Вот именно. Гнили бы себе на дороге! Не было там ни волов, ни ослов, ни тем более жены. Да к тому же я сомневаюсь, что Жозеф Бонапарт мне ближний. И все же… в общем, взял я их не в прок.
– Артур, я не понимаю. Что вы взяли?
Герцог жестом пригласил Михаила Семеновича в следующий за пострадавшим зал. Это была уютная угловая диванная, вся сплошь заставленная и заложенная множеством холстов, рам и их остатков. Грязные, в побелке, иные рваные, иные с сильно попорченным красочным слоем, картины лежали на полу, на окнах, на диванах, были прислонены к стенам. В жизни своей Воронцов не видел живописной коллекции в таком бедственном состоянии. Он наклонился, поднял с полу небольшой по размеру офорт, заключенный в расколотую ореховую окантовку.
– Тинторетто, – протянул граф, разглядывая итальянский пейзаж, словно снегом припорошенный штукатуркой.
– Вот, – с обидой выдохнул герцог. – Вы в этом хотя бы разбираетесь. Я нет. Майкл, умоляю, у меня есть список. Вы мне скажите, много тут… ценного?
Он с надеждой смотрел на графа. Вероятно, в глубине души Веллингтон все еще сомневался, что мазня из собрания короля Жозефа чего-нибудь да стоит. Герцог принес из кабинета список, и вместе с гостем уселся на диван у окна. Михаил развернул лист.
Веласкес, Рубенс, Гойя, Рафаэль, Тициан, Веронезе, Пуссен… Всего двести штук. Они попали к Уэсли случайно. С 1808 года Артур воевал в Испании. Там Бонапарт сверг короля Карла IV и отдал трон своему братцу Жозефу. Десять тысяч англичан топали с севера к Мадриду. Их высадили и откровенно бросили. Без снабжения. Местные жители резали французов сами и не видели в британцах освободителей. Хорошо, если не стреляли. Но и не продавали хлеба. Веллингтон помнил, как его солдаты пекли лепешки на воде, собирали колосья с брошенных полей – благо последних в разоренной стане хватало – вышелушивали руками зерна, от чего ладони горели и теряли чувствительность, и перетирали в муку между двух камней. От этого хлеба с грязью на зубах постоянно скрипело, а у половины корпуса был кровавый понос.
Артуру тогда хотелось выть от обиды на чиновников Военного министерства. «Сдохнуть мы здесь должны? Пришлите денег!» Однако вокруг простиралась чужая территория, через которую ни один обоз не имел шанса пробиться целым. Выход нашел в Лондоне молодой банкир Натан Ротшильд. Он предложил снабжать армию прямо через Париж. Разве существуют границы для семейного гешефта? Почтенный папаша Мейер сидел во Франкфурте и считал барыши. Натан из Англии переправлял через пролив корабли с золотыми слитками. Соломон на французском побережье подкупал таможню и ввозил волюту на территорию империи. Якоб в столице Бонапарта менял слитки на чеки испанских банков. А Карл прятал чеки в горных тайниках на испанской границе и возвращался с расписками от Веллингтона. Так Артур получил 11 миллионов фунтов на прокорм озверевшей армии. Он был рад и сыт, но на всю жизнь запомнил: есть люди, для которых нет границ.