Казначеев знал свое место и не выпячивался. Он вступил в зал на шаг позади начальника, сопроводил его к креслам в ротонде, где под защитой занавесей и колонн чинно восседали старушки. Подождал, пока подоспевший Бенкендорф не представит друга тем из почтенных матрон, которые видели «сына графа Семена» впервые, а потом, по знаку Воронцова, растворился в воздухе. Им не интересовался никто из высокопоставленных особ, и можно было спокойно отойти в сторонку, поглядеть на танцующих, даже пригласить какую-нибудь маменькину дочку в уборе поскромнее. Руби сук по себе.
Между тем граф бросил по сторонам скользящий взгляд, отметил про себя присутствие в зале Мишеля Орлова. Тот терся у кипарисовой лесенки на галерею с музыкантами и явно выцеливал одну из барышень Раевских. Сестры чинно сидели у стенки и втягивали животы всякий раз, когда мимо проходил потенциальный кавалер. Екатерина исподтишка метала на пехотного генерала взоры быстрые, как языки пламени. Но Орлов то ли не замечал их, то ли не осмеливался заметить. «Пригласи ее, дурень! – мысленно обратился к нему Воронцов. – А то другой найдется». Так и есть, возник некий нафабренный чиновник Министерства иностранных дел, немолодой, с длинным лошадиным лицом и сахарными манерами. Катенька вздохнула, кинула на укротителя верблюдов укоризненный взгляд и пошла плясать мазурку.
Когда-то граф Михаил танцевал неплохо. Но теперь, после двух ранений в ногу, мог позволить себе только полонез – медленный, плавный, напоминавший шествие. Им обычно открывали и закрывали бал. К началу Воронцов опоздал и сейчас почти сожалел об этом. Была возможность прибыть вовремя! Но он слишком деловой, занятый, серьезный человек, чтобы не опаздывать на вечеринки! А сам провертелся перед зеркалом, поправляя черный шелковый галстук, так, чтобы, по уставу, из-под него не виднелся белый воротник рубашки. И решая, сколько орденов надеть, ведь бал – случай почти партикулярный.
Мимо него в мазурке промелькнул Шурка. Этому все ничего! Он вел какую-то молоденькую даму, болтавшую с ним без умолку, но не упускавшую нужной фигуры и весьма изящно перебиравшую шелковыми туфельками по паркету. Кажется, ее туалет был самым дорогим, и при этом она держалась в нем без показной важности, которая обычно нападает на девиц в новых нарядах. Над черной точеной головкой изгибалось белое журавлиное перо, вставленное в жемчужный эгрет. А обнаженные плечи цвета топленого молока вздрагивали при каждом повороте или поклоне.
«Весьма!» – не мог не отметить граф. Вкус Бенкендорфа никогда не подводил. Вечно ему доставалось все самое лучшее! Мазурка кончилась, Шурка повел даму к ее месту рядом с Раевскими, но дорогой споткнулся глазами о Воронцова и остановился.