В который раз она подумала про себя, что князь – изрядный деспот, немало испортивший ей крови и нервов. Посвященная во все ее тайны, Анна Нарышкина, не больно любившая Ермолова за мрачноватый вид и молчаливость, посоветовала:
– Душа моя, ты за год с небольшим еще не прикипела к нему сердцем, может статься, тебе лучше дать ему отставку. Будут другие молодцы, не хуже, а, можливо, и лучше. Ты ж не можешь теперь и шагу учинить без Светлейшего князя. Ну, не отдал он какую-то сумму во время, да ведь и причина сериозная: он строит города! Каковые расходы тамо! Не рассчитал, задолжал, протянул время, а сей хан Гирей – скорей жаловаться! Без Светлейшего, сама говоришь, не будет дела! Ну, «добрая наседка одним глазом зерно видит, а другим коршуна». Вот и смотри! Ты ведь знаешь: все, что делается в империи худо – валят на князя, а что хорошее записывают на тебя, душенька. Так что решай.
На самом деле, лишаться Потемкина теперь, когда должна была свершиться ее великая мечта о «Греческом прожекте»? Нет, она, стало быть, не может не уступить Светлейшему. К тому же, положа руку на сердце, она призналась сама себе, что охладела к фавориту: ей нестерпимо скушно с ним, как когда – то с Александром Васильчиковым. Словом, она довольно легко отказалась от благородного красавца Ермолова. Самой ей было просто стыдно смотреть ему в глаза, поелику она попросила своего кабинет-секретаря Безбородко передать бывшему фавориту, что она разрешает ему уехать на три года за границу.
Пораженный случившейся перемене, генерал-поручик Александр Ермолов вышел в отставку и, с рекомендательными письмами от Безбородко, летом уехал в Европу.
Узнав о разрыве императрицы с фаворитом, князь Потемкин, сделав досадливую гримасу, буркнул:
– Туда ему и дорога! Каков он есть, такова ему и честь.
* * *
Во время очередного бала, уже без сопровождения Александра Ермолова, государыня села играть в карты. Настроение ее было не самым лучшим. Она пригласила за свой стол Потемкина, де Сегюра, Федора Головкина и Льва Нарышкина. Говорили на самые разные темы. Екатерина беседовала, в основном, с остроумным де Сегюром, коий, решив воспользоваться благосклонностью императрицы, пожаловался на Безбородку и Остермана, не делавших видимых шагов в деле продвижения торгового договора двух дворов.
– Вы, скорее всего не ведаете, Ваше Императорское Величество, что они сильно медлят по неизвестной мне причине. А ведь вы давно дали свое добро, и мой король счастлив был узнать, что дело сдвинулось с мертвой точки.
Екатерина, отложив карты, посмотрев сочувственно на дипломата, испросила: