– Значит, выбора нет, – сказала она, уставившись на пятно на столе. – Воргоссос должен быть разрушен.
– Кхарн узнает о ваших намерениях, – заметил я. – Он уже что-то задумал, не сомневайтесь.
– И что же он задумал? – ухмыльнулся Бассандер. – Что он сможет? В одиночку пойдет драться с легионами? Марло, его корабль могуч, но ни одно судно не всемогуще.
– Лин, вы допускаете серьезную ошибку, недооценивая Сагару. Вы не понимаете…
– Не понимаю? – перебил Бассандер, поворачиваясь ко мне. – Марло, я всю жизнь служил его величеству. Мои родители были солдатами, а вы позволяете себе судить, что я понимаю, а чего нет?
Трость Смайт просвистела между нами и с треском ударилась о стену каюты. Рыцарь-трибун молча встала, перебегая глазами между мной и молодым офицером.
– Господа, – сказала она с ледяным спокойствием. – Мне надоели ваши бесконечные пререкания. Несмотря на все ваши разногласия, – она жестом приказала Бассандеру молчать, – несмотря на все ваши разногласия и обоснованность претензий друг к другу, мы на одной стороне. Сьельсины скоро будут здесь, и нам понадобится помощь вас обоих. Я не прошу вас стать друзьями, но вражды не потерплю!
Я остался сидеть, Бассандер же встал, как статуя.
Так происходит всегда: внешняя угроза вбивает клин между теми, кто должен сотрудничать. Обязан сотрудничать. Я не мог свернуть со своего пути, Бассандер тоже не мог изменить свою позицию. У меня было небольшое преимущество: я имел возможность солгать или сказать то, что Райне хотела от меня услышать, при этом не потеряв лица и не предав убеждений. Я мог проявить гибкость, прогнуться, а вот Бассандер – только сломаться. Я встал и протянул ему руку. Молча, ибо любое слово могло стать ошибкой.
То, что последовало дальше, настолько потрясло меня, что я не нашел этому адекватного объяснения. Бассандер взглянул на мою руку так, словно это была ядовитая змея, и ухмыльнулся. Я по-прежнему молчал, и он не стал пожимать ее, ведь это связало бы его обязательствами, которые он не хотел на себя брать. Это поставило бы его в уязвимое положение, поэтому он повернулся и отсалютовал трибуну:
– Мэм, я подчиняюсь вашим распоряжениям.
Смайт кивнула, поджав губы, как будто говоря: «Меня это устроит». Возможно, так и было.
– Оставьте нас, – сказала она, и мы с Бассандером, покосившись друг на друга, направились к выходу. – Не вы.
По тону я понял, что она обращается ко мне, и задержался у двери, когда Бассандер Лин вышел и скрылся в коридоре. Не дожидаясь просьбы, я подобрал брошенную трость трибуна. Она была тяжелой, вырезанной из какого-то черного, как гагат, дерева с дымчатыми вкраплениями. Набалдашник и наконечник были латунными, ничем не украшенными. Трость была под стать хозяйке. Я молча прислонил ее к столу Смайт и сел на прежнее место.