Она некоторое время разглядывала меня, сложив руки. Ее старший офицер копировал ее в манере, присущей старым боевым товарищам, – со временем они становятся все больше похожи друг на друга.
– А вы и правда ходячее клише, – сказала она наконец.
– Мой учитель предпочитал называть меня «мелодраматичным», – беззаботно ответил я.
– Он был прав. – Смайт что-то отковырнула со столешницы. Карие глаза уставились на меня, язык зашевелился. – Думаю, вы понимаете, в какое затруднительное положение меня поставили. – Она начертила в воздухе круг. – Вы на моем попечении, и теперь мой легат и Первый стратиг стоят у меня над душой. Леонид согласен, что ваш поход был оправданным риском, а вот Хауптманн… Хауптманн в этом не уверен, а отчитываться мне в конце концов придется перед ним.
– С вашего позволения, я должен сказать, что никогда не хотел ставить вас в неловкое положение, – ответил я после долгих раздумий. – Я лишь придерживался плана, как и всегда, и продолжу следовать ему.
– Даже если стратиг прикажет обратное?
– При всем уважении, я прекрасно помню, каково было условие моего вызволения с Эмеша. Вы сказали, что Бассандер должен будет держать меня под строгим контролем. Но я никак не возьму в толк, зачем вы послали меня, если хотели получить еще одного Бассандера.
Мне показалось? Или рыцарь-трибун в самом деле улыбнулась? Так или иначе, она молчала, и я добавил:
– Как бы то ни было, мэм, новые приказы стратига Хауптманна показались мне пораженческими, и я счел, что мои действия принесут больше пользы Империи и человечеству, чем подчинение и возвращение с капитаном Лином на Коритани. Если до этого дойдет, я готов понести ответственность за свои действия на «Бальмунге».
Брови Смайт взлетели вверх за полсекунды до появления на лице улыбки. Она повернулась и улыбнулась старшему офицеру, который сунул пальцы в кармашек на поясе и передал начальнице один хурасам.
– Надеюсь, не дойдет, – сказала та, поворачиваясь ко мне.
Как я выяснил позднее, они заключили насчет меня пари. Кроссфлейн ожидал, что я стану умолять о пощаде, Смайт – что я останусь при своем мнении. Потом я узнал от Бассандера, что эти двое частенько заключали такие пари.
– Мы творим историю, – заявила она. – Мирные переговоры со сьельсинами и последующий мир.
– Времена мирные[38], – добавил Кроссфлейн.
Сколько лет воевали эти двое? Сколько лет бодрствования? Когда они начали сражаться, были ли седые волосы Кроссфлейна еще черными, а на лице Смайт еще не было шрамов? Та тяга к битвам и славе, та жажда служить, что позвала их из давно забытых домов, исчезла, превратившись в свойственное всем старым воякам чувство долга перед семьей сослуживцев, которое превыше даже любви к родине.