— Снова маленькие. Совсем как тогда, когда вы были крохами.
— Ребенок будет обязательно, — говорил Отец. — Но нам нужно подготовиться. Мы должны его заслужить.
Неделю за неделей он корректировал правила, настраиваясь на такой высокий тон, какого мы просто не могли расслышать. Отныне мыть мы должны были только руки, и только до запястий. По воскресеньям в «Лайфхаусе» нужно проводить три службы, а не две. Если мы будем дисциплинированными, ребенок обязательно появится.
На руках у меня остались линии, как от загара, только наоборот — выше них я была грязной. На лопатках появились синяки — от частого сидения на церковной скамье. Еды в наших тарелках становилось все меньше, а в те дни, когда Отец ужинал с Джолли, он вообще ничего нам не давал. При мысли об академии «Файв Филдс», в которую я пойду учиться осенью, у меня, покрытой пленкой из пота и грязи, низенькой — ниже всех своих сверстников, — начинало сводить живот. У меня не было даже школьной формы. Мне случалось встречать учениц этой академии на улицах Холлоуфилда, чаще всего по дороге из школы домой: все как на подбор, а при взгляде на их школьную форму невольно возникали мысли о том, что же она скрывает. Они всюду ходили сплоченными, лощеными стайками, словно принадлежали к другому виду людей.
К сентябрю мы превратились в стервятников. В надежде уловить запах еды мы обнюхивали сверток. Мы шарили по шкафам и подчищали остатки пищи из холодильника. Отец никогда ничего не выбрасывал, и, значит, что-нибудь — заплесневелое или испорченное до неузнаваемости — найти можно было всегда. Вопрос лишь в том, голоден ли ты настолько, чтобы попробовать. Для нас это стало игрой, которую мы назвали «Таинственный суп». Название произошло от самой первой нашей находки: темной субстанции, запечатанной липкой пленкой, на самой нижней полке холодильника. Эви обмакнула в нее палец, облизала его и, кивнув, сказала:
— На самом деле, вполне ничего.
— Но что это такое? — спросила я.
Она пожала плечами, достала себе ложку и ответила:
— Какой-то таинственный суп.
«Таинственным супом» могло стать все что угодно: сыр, завалявшийся на столе и поросший изумрудным пушком; бумажный пакет с объедками жареного цыпленка из закусочной на главной улице, забытый Отцом на столе; коробка крупы годичной давности, так и не распакованная после переезда. У меня энциклопедическая память на всю еду, которая перепадала нам на Мур Вудс-роуд. Она стала так ценна, и я запомнила ее, чтобы потом когда-нибудь поесть снова. За неделю до начала учебного года, когда Отец уехал в Блэкпул, мы рассыпались по кухне и рылись в шкафчиках. Вдруг Гэбриел вскрикнул, вытащил из ящика, в котором Мать когда-то хранила овощи, пригоршню какой-то гнили, и бросил ее на стол на всеобщее обозрение.