В комнатах надо мной скрипели половицы.
Вот и лестничная площадка, двери друг напротив друга.
Я остановилась на пороге комнаты Далилы и Гэбриела. За шумом воды слышался другой звук — бульканье. Дом выдавал свои тайны. Первая несчастная спаленка, темень в углах такая густая, что ей не страшен и фонарик. Со стен отслаивается краска. Ветер промчался по дому, и дверь качнулась, но я успела поймать ее прежде, чем она захлопнулась.
Сзади меня, на другом конце лестничной площадки, послышался какой-то шум. Сердце колотилось у меня в голове, руках, животе. Придерживая дверь, я обернулась и посмотрела в противоположную сторону коридора.
— Эви?
Дверь нашей спальни была закрыта.
Я пересекла лестничную площадку, стараясь не думать ни о чем и уверенная в том, что любое воспоминание способно материализоваться из ночной тьмы.
Я вытянула руку, ослепительно-белую в свете фонарика, и приоткрыла дверь спальни.
Я знала: в комнате что-то осталось. Кровати изъяли много лет назад в качестве улик; на стенах, возле которых они стояли, остались лишь белые следы. Территория превратилась в пустырь. Ковровое покрытие и стены истлели, обнажив плоть и скелет дома — белый гипсокартон и деревянные лаги под ногами. В том углу, где стояла кровать Эви, сгорбившись, неподвижно сидел кто-то жуткий и маленький. Когда луч фонарика настиг его, он вздрогнул. Я больше не боялась. Это была она, и она ждала меня.
— Эви, — сказала я.
— О, Лекс, — ответила она. — Я никогда не покидала этой комнаты, неужели ты до сих пор не поняла?
Я уехала из Англии осенью. В начале октября, высоко подняв воротник, я прошагала по Сохо до «Ромилли Таунхауз» и забрала оттуда свои вещи, которые служащие гостиницы, после того как я отправилась в Холлоуфилд, собрали в чемоданы и положили в комнату для хранения.
— Как провели время? — спросила меня администратор.
Я открыла было рот, чтобы ответить ей, но передумала. По тому, как она смотрела на меня, я поняла: она знала. В гостинице трудно сохранить тайну.
— Насыщенно, — ответила я.
— А что же теперь?
— А теперь, — сказала я, — свадьба.
* * *
К утру я оказалась в больнице — полулежала на койке, опираясь на подушки, среди жужжания аппаратов и болтовни медсестер. Это была не та больница, в которую меня привезли сразу после побега, но в первые неясные минуты я решила, будто это она. Вокруг стоял сладковатый лекарственный запах, который так успокаивал. Я вытянула руку к потолку и посмотрела на нее, убеждаясь — она не прикована. Доктор Кэй тоже посмотрела и кивнула.
Она ждала моего пробуждения. Бледная и постаревшая. Красивое платье кремового цвета беспомощно болталось на ней, обнажая морщины на шее. У меня никак не получалось совместить ее нынешний образ с образом той женщины, которая сидела у моей койки, когда я была ребенком.