Он обещал нам два номера в гостинице — два самых лучших номера, с видом на океан. Никогда прежде мы не ездили куда-нибудь на каникулы. Приняв решение о поездке, Отец даже помолодел, словно одной только мысли о ней ему было для этого достаточно. Каждый вечер он просил свой ликер и затем очень подробно описывал нам город. «Там есть парк аттракционов, — говорил он, — и огромное чертово колесо». Мы и в самом деле увидели все это — только по дороге домой. Мать слушала его, улыбалась и, закрыв глаза, мысленно уже находилась с ним — в земле обетованной.
Эта беременность давалась ей тяжело. Сильно беспокоил шрам от кесарева сечения — прошло слишком мало времени, он не успел зажить, а кожа опять растянулась. (Интересно, сколько они подождали после Эви, прежде чем он снова ее захотел; сопротивлялась ли она — быть может, молча, отбиваясь руками и ногами, чтобы не разбудить нас, — перед тем, как он оказался внутри нее?) Она показывала нам тоненькую, как отпечаток резинки, аккуратную линию на животе в том месте, откуда Эви появилась на свет. Сейчас шрам изогнулся, оттянутый новой ношей. Мать надолго закрывалась у себя в спальне.
— Ей просто нужен отдых, — утверждал Отец. — И еще морской воздух. И она поправится.
За несколько дней до нашего отъезда он принес домой бумажный сверток.
— Подарок семье.
Далила разорвала упаковку и вытащила тоненькую красную футболку со словами из послания апостола Петра: «Благодать и мир вам да умножатся». На пол выпал целый комплект таких футболок. Всего их было шесть, по одной каждому из нас, детей, Матери и Отцу. Сзади, на спине, наши имена.
— Ух ты! — воскликнула Далила.
Она раздавала нам остальные футболки, держа каждую на вытянутых руках, словно подношение. В пятницу вечером, когда почти совсем стемнело, мы выехали в Блэкпул. Эви ныла на руках у Матери — в это время она обычно или спала, или я сидела с ней.
— Почему мы не выехали пораньше? — спросила я, но тут в машине повисла тишина, и Отец ничего мне не ответил.
Дождь, начавшийся после обеда, шел до сих пор, и мокрая дорога блестела от оранжевых огней. Далила поглаживала новую футболку, машинально касаясь пальцами полиэстера. Итан подставлял учебник свету уличных фонарей и щурился в темноте. Я пожалела, что не догадалась захватить один из своих.
— Когда мы будем на месте, нужно вести себя тихо, — сказал Отец.
Я выпрямила спину и спросила:
— Мы что, уже приехали?
Мы свернули на набережную. Холодное полотно моря сливалось с небом. По другую сторону машины бушевали огни: сверкающие галереи, танцзалы с толпящимися перед ними посетителями, неоновые лошади, мчавшиеся на карусели и зависшие высоко в ночной темноте.