— Поделки?
— Поделки. Для каждого ребенка, а после она иногда предлагала сделать что-нибудь для Эвы, или Дэниела, или остальных, и для тебя — обязательно. Всегда.
— Далила…
— Знаю, они вряд ли понравились бы тебе. Бывали и другие дни — она просто хотела узнать, как ты живешь. Просила дать ссылку на твою страничку на сайте твоей компании. В общем, всякую такую ерунду. К ней запрещалось проносить телефоны, и мне приходилось от руки переписывать этот чертов адрес ссылки.
— Зачем ты мне все это говоришь? — спросила я.
Она глубоко вздохнула.
— А ты не устаешь ненавидеть их?
— В общем-то, нет, — ответила я. — Не устаю.
Слово потерпевшей от Далилы стало неожиданным поворотом в судебном процессе. Речь Итана была краткой и порицающей, он не смотрел Матери в глаза. Мою речь зачитывал Папа, пока я была в школе. Слово Гэбриела, переданное его приемной матерью, — это просто слезы. Но Далила! Далила дала людям то, чего они хотели. На фоне двух полицейских, стоявших по правую и левую руку от нее, она казалась совсем маленькой. Кто-то прогонял рукопись ее речи через ламинатор, и в зале суда слышалось жужжание аппарата. Она сказала, что любит своих родителей. Они просто хотели защитить нас, своих детей, — исполнить дело Господа. Пусть они допустили страшные ошибки, но, когда она поняла их истинные намерения, то простила их! Мать рухнула на скамью подсудимых, утопая в волосах и слезах. Скорбь и примирение — такие слова употребляли репортеры, говоря о Далиле, — даже тогда это вызывало у меня улыбку.
Далила внимательно посмотрела на меня, легкое презрение наметилось в складке между бровями.
— Это плохо. Для тебя самой. Вредно для здоровья.
Она слегка качнула головой.
— Эй, у тебя есть кофе?
— А вам разве еще не принесли? — изумился ночной швейцар, услышав мою просьбу.
— Принесли, — подтвердила я, — но мне нужны еще два.
— Трудная ночь, мисс Грейси?
— И не говорите. Спасибо.
Далила осматривала комнату. Открыла шкаф, пробежалась указательным пальцем по моим платьям и костюмам. Взяла тюбик бесплатного крема для тела, стоявшего на бортике ванны, и выдавила немного себе на ладонь. Прочитала письмо о согласии, что лежало на письменном столе, и, дождавшись, когда я положу трубку, произнесла:
— Значит, общественный центр.
— У нас в наследстве два актива, — сказала я. — Дом на Мур Вудс-роуд и двадцать тысяч фунтов…
— Александра Грейси, — перебила Далила. — Филантропка.
— Так нравится тебе идея или нет? — спросила я.
— Что ж, это наш дом, — ответила она. — Я буду рада, если он послужит такому благому делу.
Знакомая мне с детства самодовольная полуулыбка появилась на лице Далилы.