«Тетрадка дома осталась», — пытаешься оправдаться. Тут он тебя в момент ловит. «Она что: сама, когда захочет, дома остается?» — ехидно эдак. Как ему на это отвечать? Нет, говоришь, не сама. Ну, если не сама, то кто же ее оставил? Известно кто: я, говоришь. А ему только этого и надо. «Э-э-э, вот оно что, так ты, значит, дезертир? Почему же, растяпа, бросаешь на поле боя свое оружие?» — и долго еще не отстанет, хоть ты лопни!
…Урок окончен. Мы встаем из-за парт, молчим. Ну и лица у нас! Плохие лица, прямо надо сказать — унылые. Как же нам теперь? С немецким-то языком как же? Доконает нас Желтая рубаха, он такой, его сразу видно: умеет на своем настоять. А ну как спятишь от усердия, от немецкого этого растреклятого? Будешь тогда хороший человек — с прибабахом; куда уж лучше… Вон, Гизатуллин: из него теперь просто никакой человек, ни хороший, ни похуже, ровный нуль, одним словом… Гизатуллина жалко.
На перемене из класса никто так и не вышел. Кучей, понятно, легче; посмеялись было слегка, да смех получился надорванный… Невеселый получился смех, таким лучше не смеяться — потом после него еще хуже; только хуже-то некуда. Сгрудились у окошка, глядели куда-то за лес — наверно, про деревни свои думали. Стало тихо.
В дверях показался Желтая рубаха. На рукаве красная повязка — значит, он сегодня дежурный педагог. Не взглянул даже на нас, встал боком и объявил:
— Дежурный по классу открывает форточку, протирает доску и парты. Все остальные выходят в коридор, играют сообща в подвижные игры.
Гизатуллин пошел из класса первым. Оторвал от крышки парты тяжелую голову, поглядел перед собой мутно, покачнулся разок и пошел. Бедняга! Семь лет в школе учился, но такого с ним еще не приключалось: играть с девчонками в подвижные игры. Умора! Сам ведь пошел, по своей воле… Эх, сломал его Желтая рубаха! Альтафи, к примеру, не убоялся. С геройским видом потянул из кармана колоду газетных карт, бросил их на стол. Подвижные игры? Погодишь, братец! Мы встрепенулись. Зарифуллин обиделся еще сильнее. И опять возбудился:
— Да че ты, в натуре, че он из себя строит-та?!
— Эта сколько лет мы в колхозе работали, а теперь в подвижные игры? Да я со стыда лопну!..
…Ночь прошла очень занимательно. Гизатуллин, к примеру, два раза просыпался. И кричал при этом: «А-а-а!!» Здорово кричал, так, что все просыпались, не он один. И еще что-то бормотал, только никто его не понял. Зарифуллин во сне все время хохотал и упал с койки. Мне так вовсе не спалось; я кутался с головой в старое тонкое одеяло, жмурил глаза, старался дышать мерно. За окошком постанывал буран, что-то раскачивал там за стеной, и это шуршало. Было темно и страшно.